– Я вышла замуж.

– Ты?

– За офицера. Уезжаю в ГДР.

– Когда?

– Сегодня в ночь. Что же ты молчишь?

– Поздравляю.

Она бросилась в ванную, где защелкнулась.

На кухне он курил "Север", глядя на воду, бегущую по бутыли "Мильхлибефрау". Отрыдавшись, она переминалась перед зеркалом.

Явилась она с иностранной коробочкой.

– Мэйд ин Франс... Что это?

– Тампоны.

– Для чего?

– Менструальные.

– Нет?
– Она надорвала бумажку, извлекла картонную трубочку, внутри которой был тампон на нитке. Усмехнулась смущенно и недоверчиво.

– И это они туда?

Он кивнул.

"Какой разврат", - ответили ее глаза.

В их прошлой жизни она подкладывала вату.

– Изменял мне с западной?

– А что?

– Высоко летаешь. С кем хоть?

– Марину Влади у Высоцкого отбил.

Она захохотала. Вставила тампон обратно и закрыла коробочку.

– В ГДР, наверно, тоже есть такие.

– Надо думать.

Она вернулась снова - с двумя бокалами из хозяйского серванта.

– Штопора так и нет?

– Нет.

Он вбил пробку в бутылку.

– Немецкое, между прочим. Настоящее сухое.

– Вижу.

– Пьем молча.

Вино было теплое. Он снял с языка крошки. Она прикурила от газовой зажигалки. Курила она "Золотое руно".

– А что было делать? В болоте увязнуть? Сам говорил, что я похожа на эту, как ее...

– Ты похожа.

– Вот я и буду. Мисс Вюнздорф. Презираешь?

– Нет.

– Ненавидишь?

– Нет.

– Значит, друзья?

– Ну, конечно.

– Дай пять.

Он посмотрел на золотое кольцо и пожал ее влажную руку.

– Жарища сегодня...

– Август.

– Как раз три года, между прочим. Помнишь тот спальный мешок?

Он свел три пальца.

– Секрецию помню. Юных ваших желез.

– Замолчи.

– Не с чем сравнить, не впадая в почвенничество. С березовым соком? Росой на заре? Я имею в виду консистенцию.

– Бросить в тебя бокал?

– Сок возбуждения. Который подтирался трусами. Исподтишка.

– Потому что я стеснялась! В отличие от тебя. Все тебе нужно сказать... Неужели не стыдно?

– Может быть.

– Есть вещи, о которых не говорят. Даже любовники.

– Бывшие.

– Тем более. Ты этого никогда не понимал.

– Не принимал. Надо все сказать.

– Зачем?

– А так. Чтобы знали.

– А то мы без тебя не знаем. Не такие мы тупые, как ты себе рисуешь.

– Знаете, но молчите.

– Зато мы живем.

– В молчании.

– Смотри. Договоришься.

– А это я е...

– Я встретила на рынке твою мать. Она говорит, что ты никогда не выражался. Всегда был культурный мальчик. За это я тебя и полюбила... А почему у нас не вышло, знаешь?

– Страна не для любви.

– Сразу: "страна". Переспал с западной и рассуждает уже, как иностранец. Это все я. Когда у нас была любовь, я тебя ненавидела. Потому что несправедливо. Ты в Москве, я в дыре. Ты талант, а я дура. Ты мужчина, а я, понимаешь ли, дырка от бублика. А сейчас ты мне нравишься снова.

– Диалектика души.

– Нет! Потому что теперь мы друзья.
– Двумя пальцами она оттянула блузку.
– Жарко... Приму-ка я ванну. Помнишь, как... Нет. Лучше не надо. А то снова начнешь. Ты всегда меня шокировал, знаешь?

– Разве?

– Все три года.

Когда она вышла, он взял нож. Расстегнул рубашку и приставил к соску лиловому и в волосках. Который вдавился вместе с кончиком. С одной стороны, было больно, но с другой - все равно.

Она перекричала шум воды:

– Принеси мне вина.

Он отложил нож. Пятно волос шевелилось, сияя и пузырясь над поверхностью, вода, которая лизала ее между грудей, отхлынула. Взяв свой бокал, она взглянула так, что он испытал к ней жалость.

– Не уходи.

Он присел. 21 - но ванна уже ей тесновата. В этой стране отцветают они, как яблони. Он себя чувствовал, как при матери. Подростком.

– У меня чувство, что я тебя предаю.

– Почему?

– Я в Дойче Демократише, а ты...

– Ничего.

– А что ты будешь делать?

– Когда?

– Вообще. В этой жизни?

– Что в ней делают? В ней пропадают. Кто-то, правда, и с музыкой.

– Ты хочешь с музыкой?

– С машинкой.

– Почему ты такой пессимист? Вдруг еще станешь писателем? А я тебя буду читать. В библиотеке Дома офицеров возьму твою книгу и никому не скажу, что когда-то я знала тебя, как...