– Саш… – прошептал, не сводя с осунувшегося лица глаз.

Тишина и полное отсутствие какой-либо реакции. Она взяла со столика стакан с водой и помогла сделать несколько глотков. Когда вернула его на место, занялась кровавой повязкой – по-прежнему молча, как будто находилась в комнате одна.

– Долго я…

– Сутки. Ты был без сознания сутки. Бредил и стонал. Если бы не пришёл в себя сегодня, я бы отправила тебя в больницу. Не хочу быть виноватой в твоей смерти, хоть ты и заслужил.

Боже, неужели произнесла это вслух?

– Нам надо поговорить. Мне… – исправился тут же Кай. – Мне надо. Мы можем поговорить?

– Не стоит. – Голос был таким же безэмоциональным, как и лицо. – Нет смысла. Всё, что нужно знать, я знаю. Детали – не интересны.

– Саш…

– То, что я помогла тебе, ничего не значит. – Она взяла со стола заготовленную повязку, ножницы и аптечку. – Как только тебе станет лучше, хочу, чтобы ты ушёл. Навсегда. – Тихий голос дрогнул, а по щекам покатились слёзы. – Я хочу, чтобы ты исчез из моей жизни и больше никогда в ней не появлялся.

Ложь – слёзы подтверждали это. Ей было больно. Кай поднял тяжёлую, как камень руку.

– Не прикасайся, – резкий голос заставил остановиться. – Пожалуйста. Не трогай меня.

Справедливо, но чертовски больно: больнее, чем тяжёлый ботинок богатого мажора на изувеченном ножом теле. Кай опустил руку, но глаз не отвёл:

– Ты права. Я – тьма, мрак, топь. Всё, что рядом, убиваю. Превращаю белое в чёрное, но я не сам выбирал такую судьбу.

Она молчала, аккуратно снимая кровавую повязку с его ран.

– Помнишь, я говорил, что моей матери больше нет? – Кай нахмурился. – Как и ты, она была светом. Светом, который для меня погас в двенадцать лет.

Саша застыла, но по-прежнему не говорила ни слова.

– Я до сих пор не знаю, чем она помешала, почему её так стремительно убрали из моей жизни. У меня даже фотографий не осталось. Всё, что было, это детские поблёкшие воспоминания. – Губы плотно сжались в тонкую нить. – Сначала я пытался бунтовать, но все попытки тут же пресекались – силой, словом, подкупом.

Чем больше погружался в воспоминания, тем тяжелее становилось подбирать нужные слова.

– Спустя некоторое время моя детская обида на отца стала уходить, а через пару лет и вовсе исчезла. Алекс сделал всё возможное, чтобы отвлечь меня от мыслей о матери. Только став достаточно взрослым, я понял: братская любовь была ни причём. Это всё отец – он хотел перетянуть меня на свою сторону, чтобы перестать быть в моих глазах врагом. Именно тогда были созданы «Ястребы». – При упоминании пернатых на лице Кая отразилось отвращение. – Сначала ими называли членов одноимённого спортивного центра, где тренировали начинающих спортсменов. Бокс и рукопашный бой – всё было легально, никаких нарушений. – Он холодно ухмыльнулся. – Однако вскоре, как и всё, за что брался отец, этот центр превратился в подпольный бойцовский клуб со всеми присущими ему атрибутами: тотализатором ставок, богатыми зрителями и профессиональными бойцами, а ещё чуть позже к ним добавились подставные бои, чтобы можно было содрать больше денег.

Руки Саши замерли. Прошло несколько секунд, прежде чем она снова продолжила заниматься раной.

– «Ястребы» набирали популярность, и уже через пару лет о них знали везде, – продолжил Кай, едва заметно сморщившись, когда девушка стала накладывать стяжки. – Молодёжь грезила, чтобы попасть в их доблестные ряды. Когда Алексу исполнилось восемнадцать, отец назначил его официальным руководителем, а тот, недолго думая, потянул меня за собой. Мне тогда было четырнадцать. Я забыл обо всех обидах, упиваясь известностью и купаясь в лучах славы старшего брата. – Кай покачал головой. – Ещё бы! Быть столичной звездой, сыном Петра Бестужева и братом старшего Ястреба – спортсмена, действовавшего чемпиона, а по совместительству ещё и лидера всей этой пернатой братии. О таком мечтали все. – На лице появилась презрительная ухмылка. – Я спал и видел, как меня принимают под крыло крутые ребята, начал заниматься спортом, грезил о чемпионском титуле. Я пропадал в спортивном центре часами. И, наконец, в восемнадцать меня официально клеймили птичьей тату. Каким же я был дураком!

Он закрыл глаза и замолчал. Исповедь подходила к самому страшному этапу становления младшего Ястреба.

– Письмо от матери, пришедшее от неизвестного спустя некоторое время после моего совершеннолетия, остудило горячий пыл. Из него я понял, что она заранее знала о трагичном исходе. Она всё время жила и ждала, когда за ней придут, Саш. – Кай негодующе посмотрел на девушку. – Но даже это не позволило ей очернить имя отца. Думаю, что мама догадывалась, насколько сильным окажется его влияние. Она толком ничего не рассказала, просто написала, чтобы я всегда помнил, что у меня есть сердце, что она вложила в меня свою душу и, несмотря на малое время, отведённое нам, воспитала достойного сына, заслуживающего называть себя человеком. Когда достигнешь цели, понимаешь, что путь и был целью… Она до самого конца верила, что я выберу правильную цель. Неизвестно, во что бы превратилась моя жизнь, если бы не письмо и не твоя сестра, которую, уверен, послали мне свыше.

На его лице появилась улыбка – первая тёплая эмоция, пока он рассказывал о скрытой от всех части своей жизни.

– Леся перевернула мой мир с ног на голову. «Ястребы», отец и его бизнес – всё отошло на второй план.

Когда речь зашла о сестре, Саша зажмурилась, с силой стиснув челюсти. Чего ему не хватало в красивой, полной славы и богатства жизни? Зачем сделал Олесю причастной? Почему не отпустил, если знал, что она ему не подходила?

– В том, что Леси не стало, виноват я. – Кай проглотил ком в горле. – И я ненавижу себя за это. Все три года, которые её нет, я живу и ненавижу только одного человека – себя.