Ритка была начитанной барышней, поэтому сразу поняла, куда они попали. Правильнее, конечно, было бы сказать «предположила», но, когда тебе двеннадцать лет, ты либо уверена, либо не уверена, без всяких там полумер и оттенков.

– Темная сторона? Изнанка? Подмирье? – зачастила она, повернувшись к Хотте. – Я правильно поняла, да? Мир, который существует рядом с нашим, но полон магии и всяких чудес, так?

– Растак, – буркнул Хотта, – лапу вон всю намяла, – он отдернул ладонь и недовольно посмотрел на девочку, – ну чего ты увязалась, тетёха. Обычный это мир, в котором ты живешь. Просто у тебя глаза привыкли на меня смотреть, вот и увидела то, что раньше не видела. Что мне теперь с тобой делать? Работы невпроворот, а теперь с тобой возиться. Эх ты ж какая напасть, Танита идет.

И зверек резво шмыгнул куда-то за огромную колонну, которая хоть и казалась прозрачной, но смогла его скрыть. Ритка поспешила следом.

– Увидит тебя Танита, разбираться не станет, мигом в Сад Забвения отправит. И будешь там вечность статуей куковать, – сердито сказал Хотта осторожно выглядывая из-за колонны.

Глаза у Ритки и вправду, будто привыкали. Теперь она могла различить не только хрустальные дворцы, но и снующих между ними разнообразных существ. Иногда земля под ногами вспучивалась, дрожала и Ритка чувствовала, как под ней бежит тугое упругое тело. В густой, темной синеве неба плыла голубовато-зеленая Луна.

– Делать нечего, придется брать тебя с собой, – сказал Хотта и, взяв девочку за руку, легко вспрыгнул на пролетавший мимо серебряный ветер. Летели они совсем невысоко, и не очень быстро, поэтому Ритка успевала смотреть по сторонам. Просто удивительно, но теперь она могла краем глаза заметить, не только волшебный, но и привычный ей мир.

Расстояния, похоже, совсем взбунтовались и прямо с Дворцовой площади они вылетели к Новой Голландии, а оттуда к Финскому заливу. Какие-то места Ритка и вовсе не успевала узнать. Миры теперь накладывались друг на друга, и вдруг становилось понятно, что музей Арктики и Антарктики – это не стоящее на месте здание, а медленно бредущий куда-то огромный белый медведь. А линии Васильевского острова на самом деле узкие каналы, по котором снуют не велосипедисты, автомобили и автобусы, а легкие лодочки и корабли.

Ветер замедлился и опустил их на вымощенную старой брусчаткой дорогу. Тут пахло водой, камнем и чем-то неуловимым, вроде запаха старых монет. Ритка огляделась. Чуть в отдалении поднимались сияющие стены, будто из-под земли била подсветка. И свет этот расходился мелкими искорками, которые роились в воздухе, как мушки.

– Я поняла! – воскликнула Ритка, некультурно ткнув пальцем прямо в мохнатый живот Хотты. – Ты заяц Петропавловской крепости, так?

– Так да не так, – ответил он, – сказал же, тетёха, не заяц я, а светоч. А заяц вот, – с этими словами, он разжал кулак, в котором прятал что-то, взятое из кармана риткиной куртки. И над мохнатой ладошкой поднялась золотистая искорка. – Про солнечных зайцев-то слыхала? А это световые. Город у нас, сама знаешь, солнышком не балует, да еще с болот печалями стылыми тянет. Вот так поживет человек годок-другой в серой хмари, и сам не заметит, как светлое да доброе в нем липкой серой пленкой подернется. Огурец-то плесневелый видела когда? Ну вот так же.

– Да как так, – возмутилась Ритка, – не может такого быть, чтобы целый город в такой безысходности был! – Как это часто бывает, испугавшись, она начала кричать и ругаться, словно надеялась так переубедить мир и заставить его поступать иначе.

– Не может, – согласно кивнул Хотта, – потому мы и есть. Светочи. Ты тару-то бери, помогать будешь, – он протянул девочке круглую стеклянную банку. – Зайца поймаешь, и туда его. Нам сегодня десятка два нужно будет, – он положил в «банку» парившую в воздухе искорку.

Хотта шел рядом с Риткой, отвлекаясь, чтобы пошарить в высокой, похожей на золотистую шерсть, траве или потрясти звенящие на ветру деревья. Найдя искорку, он убирал ее к остальным. Ритка тоже пыталась искать, но пока поймала только одного зайчика, да и тот сам опустился ей на ладонь.

– Экий баловник, сам тебе в руки идет, – усмехнулся Хотта. – Как тебя звать-то хоть?

– Ритка. Маргарита, – пояснила она, – но я предпочитаю просто Ритка.

Хотта цокнул языком, но ничего не сказал, и Ритке осталось только гадать, не останется ли она и дальше тетёхой. А банка с зайцами тем временем все наполнялась, и все ярче светилась ровным, теплым светом.

– Хватит, должно быть, – наконец сказал Хотта, заглядывая в банку. – Пойдем, Ритка-Маргаритка, сейчас самое интересное будет.

Они прошли дальше по каменной мостовой. В одном месте несколько камней было выломано, из-под земли пахло сыростью и страхом. Рядом суетилось несколько похожих на Хотту существ. Они ловили пролетающий мимо серебристый ветер и так ловко и быстро мяли его в лапках, что он уплотнялся, становился податливым и гибким, как глина. Этой легкой серебристой глиной заделывали щель в дороге.

– Опять чрево проснулось, – обронил Хотта, – хорошо на виду, быстро залатают.

Ритка хотела было спросить, что это за чрево такое, но они уже пришли. В ложбинке между высоких деревьев лежали какие-то палки. Но стоило Хотте взять одну и подвесить банку на специальный крючок, как Ритке все стало понятно. Маленький, похожий на зайца светоч, держал в руках фонарь. Свет от него был теплым, каким-то добрым, и даже немного счастливым. Было приятно просто стоять и греться в его золотистом сиянии.