— Да. До вечера…

— Накормили?

— А как ты думаешь?

— Послушай, — жена внимательно посмотрела на него. — Нужно все сразу расставить по местам. Дай сигарету и садись!.. Валентин не объяснил мне, почему уехал оттуда. Мы с ним вообще этого не касались, и я ничего не знаю, кроме того, что ему больше негде жить. Эта квартира, в которой ты даже не прописан, в равных долях принадлежит мне и Валентину. Савелий, наш старший, выписался давным-давно, еще когда уезжал к месту службы на Дальний Восток. Потом, после смерти отца, как тебе известно, он забрал к себе младшего брата. Я заканчивала в то время медучилище, жила на медные деньги… Мне и в голову не приходило заниматься разделом жилплощади и имущества, поэтому Валентин будет проживать здесь на законных основаниях.

— А разве все это время он оплачивал коммунальные услуги? — нелепо возразил Федоров, перебив жену, что, конечно же, было серьезной ошибкой. Но его уже несло: — Или я что-то неправильно понял? Мне-то приходилось это делать из собственной зарплаты, хоть я тут, как ты выражаешься, «даже не прописан»…

Однако Александра сдержалась, лишь презрительно скривила крупный, резко очерченный рот и выставила подбородок.

— Я не буду отвечать на дурацкие вопросы. Валентин Смагин вернулся и будет с нами жить. Точка. Моим мнением никто не интересовался, навязывая мне ребенка. У тебя есть замечательная игрушка, а у меня любимый брат. Я его вырастила, заменила ему мать и никому не позволю его обидеть или унизить. Никогда. Считай, что мы прямо сейчас подписали мировое соглашение. Пункт первый: в этом доме, кроме нас с тобой, будут постоянно проживать два человека — Марта и ее… ну, скажем, дядя… Пункт второй: ты будешь относиться к нему с тем уважением, которого он заслуживает. И будь добр, позвони своим и скажи, что ты вечером приедешь и привезешь все необходимое для девочки: питание, одежду, деньги. Пусть она недельку побудет у них, пока брат устроится и обживется. Мы отдадим ему свою бывшую спальню, а сами переберемся к дочери…

Это означало, что жена будет жить с ним в средней из трех комнат. Там со дня появления Марты стояли ее кроватка и раскладной диван, на котором спал Сергей, чтобы вставать к девочке по ночам. В тех случаях, когда у них оставались на ночь его мать или няня, Федоров спал с женой, что было само по себе нечастым явлением.

— Вот что, — уже мягче, почти ласково проговорила Александра. — Сделаем так. Ты перекуси и поезжай. Без всяких звонков…

— Меня покормили.

— Ну кто бы сомневался. Тогда ступай… Объясни все Вере Андреевне. Можешь даже остаться у своих на ночь. А завтра после работы возвращайся прямо домой, — и тогда обсудим все остальное…

В тот момент он ничего не чувствовал, кроме полного недоумения. Но его родители, когда Сергей стал выкладывать домашние новости, восприняли известие сравнительно спокойно.

Да и как иначе могли отнестись к этому двое пожилых людей, по сей день влюбленных друг в друга и считавших брак своего позднего сына не слишком большой удачей? Что они могли ему посоветовать? Мать и отец были сверстниками, закончили один и тот же класс, оба поступили в педагогический институт, на втором курсе поженились и всю жизнь проработали в одной и той же школе. Такое бывает.

Отец — математик, сухопарый и немногоречивый правдолюбец, еще продолжал директорствовать, а мать без колебаний ушла на пенсию, едва ей исполнилось пятьдесят пять, чтобы заняться домом и наконец-то передохнуть. Сердце у нее было никудышное, и педагогическая работа была тому не последней причиной. Всю себя Вера Андреевна посвятила мужу, а потом и негаданно появившейся внучке, в которой старики души не чаяли.

У них была двухкомнатная квартирка в блочной многоэтажке, крохотная дачка в пригороде, полуживые «жигули», ученики, все еще их не забывавшие, и сын, который жил совсем рядом, в двух кварталах. Кроме того — знакомый кардиолог. Небольшой излишек от директорской зарплаты ежемесячно переводился в твердую валюту и хранился в первом томе избранных произведений Антона Чехова тысяча девятьсот семьдесят девятого года издания. На случай последней болезни или катастрофы.

Сергей не вернулся домой ни следующим вечером, ни через день, — пока не позвонила жена. Она была лаконична и произнесла всего одну фразу: «Возвращайся, мы с Валентином все сделали…»

Федоров поцеловал родителей, усадил Марту в коляску и отправился жить дальше. В мае у него намечалась длительная командировка в Польшу, и он договорился с матерью, что родители заберут девочку с собой на дачу на все лето — до самого его возвращения. В Познань его посылала фирма, где он занимался монтажом и наладкой медицинского оборудования, и это была единственная возможность заработать столько, чтобы наконец-то сделать в квартире ремонт, о котором давно мечтала Александра.

Жена была еще не в курсе, что он уезжает, и надолго, и Федоров опасался, что ей это не слишком понравится.

Однако Александра отнеслась к его планам вполне благосклонно. И вообще казалась всем довольной и счастливой. Даже по Марте соскучилась и все демонстрировала ее брату — какая она вылитая Смагина. На что Валентин только усмехнулся: «Приемыш в тебя, а младший брат — в проезжего молодца…»

Сергея резануло это «приемыш», и он обиделся на жену, которая не осекла новоиспеченного родственника, не назвала придурком, а только засмеялась и потрепала этого сморчка по рыжеватой, в намечающихся проплешинах, остроконечной башке. К тому же фраза была по-идиотски фальшивой. Валентин, хоть и не удался ростом и комплекцией в широких и плотных Смагиных, физиономией, судя по фотографиям, в точности воспроизвел своего отца Максима Карповича, в прошлом кадрового офицера и преподавателя военного училища.

Эти самые фотографии сейчас почему-то были разложены в кухне на столе, накрытом к ужину. О Максиме Карповиче Александра кое-что порассказала Сергею еще в ту пору, когда он только-только начал оставаться на ночь в ее доме. Но тогда ему не было никакого дела до их семейной саги. Что-то о диком и деспотическом нраве папаши, о припадках ревности, о линейке, которой он мерял длину юбок жены, о пьянстве и побоях. И о вечном зловещем молчании, об искусанных губах матери и не проходящем ужасе в ее взгляде. В результате Валентин появился на свет раньше срока, хилым и болезненным, а мать умерла в родах от кровотечения, которое ничем не удавалось остановить. И майору Смагину, черному, как потухшая головешка, спустя три недели пришлось в одиночестве забирать своего младшего сына из роддома…