Марта размахнулась, зашвырнула новенький плоский «айфон» так далеко, как только смогла, посмотрела, как широко и неторопливо расходятся по плесу круги, и повернулась к катамарану. В принципе, даже если грести какой-нибудь доской, часа за три можно пересечь озеро. Однако возвращаться к Смагиным она не собиралась. Потому что еще не решила, что ей делать с тем, что сказал Валентин.

Она разулась, зашла в воду и стащила катамаран с отмели. А когда он закачался, почуяв под собой глубину, изо всех сил оттолкнула суденышко от берега. Катамаран проплыл по инерции метров двадцать, а затем его подхватило поверхностное течение и понесло все дальше и дальше, пока он не превратился в темное бесформенное пятно на фоне светлой полосы заката.

Марта постояла, покусывая верхнюю губу, как всегда в тех случаях, когда не могла сразу принять решение, а потом повернулась и пошла по мелководью вдоль берега в сторону мыса, рассчитывая рано или поздно набрести на тропу, которая приведет ее к проселку. Вспомнив о пистолете, который машинально сунула в карман, она достала его и бросила в гущу первого попавшегося куста.

Там, где рос тростник, ей приходилось выбираться на берег и двигаться напрямик через заросли. Здесь было темно, ныли комары, сухие ветки и малинник царапали колени и щиколотки, поэтому она старалась держаться как можно ближе к озеру. Через полчаса Марта почти добралась до конца излучины плеса. Заросли как будто начали редеть, когда низ живота снова пронзила острая боль.

Сложившись вдвое, она обхватила себя руками, чтобы переждать, пока боль отступит, а как только выпрямилась, обнаружила, что по внутренней стороне левого бедра ползет к колену теплый шнурочек густой крови.

Марта испугалась — где же это она ухитрилась пораниться и ничего не почувствовала, стала ощупывать бедро, но лишь спустя пару минут поняла, что с ней на самом деле произошло. Шорты и трусики от купальника пропитались насквозь, их нужно было немедленно снять. Она была в растерянности: ее одноклассницы давным-давно таскали в рюкзаках все необходимое в таких случаях, а у нее, как и у некоторых других девчонок, занимавшихся спортом, все откладывалось и запаздывало.

«Только этого мне и не хватало!» — подумала она, торопливо стряхивая с себя одежки.

Раздевшись, Марта снова вошла в озеро и тщательно вымылась. Потом выстирала шорты и купальник, выжала и натянула на себя. И только после этого вспомнила про сто долларов в кармане на кнопке.

Бумажка была цела, только промокла насквозь.

Она уселась на едва видимый в темноте поваленный ствол, верхним концом уходивший в озеро, и немного посидела, отмахиваясь от комаров и собираясь с мыслями.

Марта не чувствовала сырого холода одежды, облепившей тело. Вокруг стоял зеленоватый сумрак августовской ночи, и казалось, что тростники и прибрежные заросли, листья и стебли водяных растений, травы и грибы на всем этом необъятном, полном влажных дуновений и рыбьих всплесков пространстве подают друг другу тайные вести, которых она не в силах ни услышать, ни понять.

Никогда раньше она не оказывалась ночью так далеко от дома. Все живое вокруг было само по себе, а она — совершенно одна. И все-таки страха, несмотря ни на что, Марта пока не испытывала, хотя понятия не имела, куда идти и где та тропа, которая приведет ее к какой-нибудь дороге.

Звать на помощь она тоже не собиралась. Глубоко внутри что-то подсказывало ей: человек во мраке ночи становится похож на распахнутую дверь. И если он позовет, неизвестно, какие темные силы могут откликнуться…

У мертвых проблем со временем нет. Спешить им особенно некуда.

Он и не спешил, хотя костлявая тень только пронеслась рядом, дохнула смрадом и холодом, разнесла в пыль трухлявую обомшелую деревяшку и сгинула.

Сейчас, сидя на корточках в сырой, заросшей багульником и мелкими осинками низине, в которой постепенно копился сумрак, Валентин выжидал, изредка поглядывая вверх — туда, где прямо над головой набухала дрожащая капля какой-то звезды.

Отсюда до берега озера было метров триста — сплошь кустарник с участками редколесья, заболоченные прогалины, одна из которых обманула, прикинулась травянистым лужком, и он с ходу ухнул в черную жижу выше бедер, кое-как выдрался и рванул в обход чащей, хлюпая, обдирая лицо и сипло матерясь сквозь зубы.

Как только ему удалось восстановить дыхание и собрать воедино панически мечущиеся обрывки мыслей, Валентин отчетливо понял, что ничего другого и не оставалось. Действовал он правильно. Спятившая девчонка стреляла на поражение, в упор, и если б у нее имелся хоть минимальный навык обращения с оружием, беспокоиться ему было бы уже не о чем. Другой вопрос — почему выстрел был единственным, хотя все те леденящие секунды, пока он, петляя и пригибаясь, заячьими скачками мчался к зарослям, пятно его светлой рубашки на темном фоне служило отличной мишенью.

Только раз ему случилось побывать так же близко от конца. Очень давно, еще в интернате, в Вяземском, на другом краю света. И там была железная дорога — словно уже тогда она его, мокрохвостого щенка, намертво приковала к себе ржавой цепью.

Оба желтых трехэтажных корпуса заведения, обнесенные дощатым забором, который, само собой, ни для кого не был препятствием, располагались метрах в трехстах от линии Транссиба. Точно так же чисто декоративной была и проволочная ограда, разделявшая мужской и женский корпуса интерната. А гудки тепловозов и грохот составов, катившихся мимо днем и ночью, действовали на малолеток похлеще боевой трубы.