Однако же опытный воин Денис Васильевич Давыдов прекрасно понимал, что все это впечатление обманчиво. Не лето уже, осень, сентябрь. Как только солнце сядет, темнота наступит незамедлительно, не успеешь и глазом моргнуть. А вслед за темнотой придут и холод, и мрачная сырость, и…

– Успеем до темноты-то?

– Здрасьте-пожалте, барин! Успеем, ведь сказал.

Гребец приналег на весла, и Денис, крепко обнимая возлюбленную, невольно залюбовался проплывавшими мимо берегами, поросшими густыми, клонящимися к самой воде ивами. За ивами виднелась поросль молодых березок с редкими желтыми прядями на фоне все так же зеленой листвы.

За березами вдруг прогрохотала телега, а за ней проехал верхом на пегой лошади какой-то мужик в поддеве поверх серой косоворотки и в чищеных сапогах. Путник сей ехал весьма неспешно, даже телега и та его обогнала.

– Там что же, дорога? – уточнил Дэн.

Ерема вскинул голову:

– Так да. Так вдоль реки и тянется до самого Сугорова. А там – на мост.

– А этот вот черт… – Гусар сузил глаза. – Вон, на лошади… Это ты не его случайно видел?

– Какой еще черт?

Парнишка попытался было рассмотреть всадника, да тот почему-то надвинул на глаза картуз и, прибавив ходу, скрылся в зарослях краснотала.

– Может, и он, – пожав плечами, Ерема приналег на весла, – а может, и не он. Бог его ведает. Вроде похож. И одежка та же. Да только тут таких коробейников за день немерено!

Вот это уж точно. Сколько таких вот приказчиков да мелких торговцев-офеней колесит по Руси-матушке? И не сочтешь. Да и приметы того… Немого… Слишком уж расплывчатые…

– Слышь, Ерема, – вдруг вспомнил Денис. – Ты, кажется, говорил про пистолет? Не показалось тебе?

– Здрасьте-пожалте! Теперь и не знаю, барин… Но рукоятка-то из-за пояса торчала. Токмо поди пойми, пистоль там или нож.

– Скорей, нож. – Хмыкнув, Денис ласково погладил Танечку по плечу и задумался.

Да, скорее – нож. Пистолеты по нынешним временам тяжелы и для таскания за поясом слишком уж неудобны. Да и носят их обычно парой. Вернее сказать, возят. В седельных кобурах.

– А вот и остров! – оглянувшись, радостно воскликнул отрок. – Я же говорил, что до темна будем. Посейчас костер разложу… А вон, здрасьте-пожалте, и шалаш… Вылезайте, господа хорошие… Прибыли!

Еремкин шалаш скорее представлял собой небольшую будку, сооруженную из обмазанных глиной жердей. По всему чувствовалось, что будку свою парнишка любил, содержал в чистоте и украшал, как мог. Даже вставил в единственное оконце – едва кошке пролезть – кусочек настоящего оконного стекла! И еще – повесил занавески. Дешевенькие, из голубенького в белый цветочек ситца, или, как тогда говорили, из бумазейной ткани.

Мебель, правда, оказалась весьма скудноватой, да больше на шести квадратных метрах и не уместилось бы. Большой сундук, доставленный сюда не иначе, как на каком-нибудь баркасе, заменял Ереме кровать, скамью и место для хранилища всякого рода припасов, в числе которых числились и рыбацкие снасти. Еще имелся небольшой стол, залавок и – в углу – печка, сложенная из красного фабричного кирпича и старательно обмазанная глиной. Настоящая печка, хоть и маленькая, да еще по-белому, с трубой! Вот только насчет посуды в хозяйстве отрока было откровенно туговато. Имелись лишь небольшой котелок, пара деревянных ложек да большая жестяная кружка.

– Н-да-а, – заценил Денис. – Шампанское придется пить из горла.

– Так я за бокалами-то, здрасьте-пожалте, сбегаю. – Разжигая костер, Ерема ухитрился перекреститься. – Вот ей-богу, сбегаю. В трактире мне для вас всяко дадут… Вы ж завтра еще будете?

– Ну да. Ежели без дождей обойдется.

– Обойдется, здрасьте-пожалте. – Раздув огонь, подросток довольно ухмыльнулся и похлопал себя по животу. – У нас в деревне дед один есть, Федот. Ноги у него болят и спину ломит. Дак он дождь за день чует! Ни разу еще не ошибся… Так что, здрасьте-пожалте, завтрева дождичка и не ждите. А бокалы я вам с утра, раненько принесу… И, ежели захотите, вилки.

– Да, и вилки, – обрадовался Давыдов. – И чего-нибудь свеженького на перекус… Какое-нибудь суфле или расстегаи… На вот тебе! Это вот – на еду, а это – тебе за труды…

– Здрасьте-пожалте… Благодарствую, барин!

Получив от Дениса Васильевича пять рублей ассигнациями и еще кой-какую мелочь, обрадованный Ерема поставил на огонь котелок с ушицею и, наказав господам помешивать, растопил печку, после чего откланялся – уже как раз смеркалось.

– Ты брод-то в темноте сыщешь?

– Тю! Здрасьте-пожалте! Да я тут как свои пять пальцев все знаю…

Простившись до завтрашнего утречка, мальчишка ушел, а гости принялись обустраиваться. Пока вытаскивали из корзины гуся, шампанское с водкой и все такое прочее, как раз поспела ушица. Давыдов нашел подходящую тряпицу, чтобы руки не обжечь, и, сняв котелок с костра, поставил на стол в будке.

– Ну что же… – хохотнув, Танечка подставила кружку. – Шампанского, мон шер!

– Под ушицу шампанское не пьют, – пряча улыбку, возразил Дэн. – Под ушицу – водку.

– Ну, будем водку… Ах, Денис, наливай же скорей! Выпьем!