Вручив гусару запечатанный казенной печатью пакет, курьер вновь вскинул руку к квадратному своему уланскому киверу, пожелал здравствовать и вышел. С улицы тотчас же донесся удаляющийся стук копыт.

– Приказ, говоришь? Ну-ка, ну-ка, посмотрим… Андрюшка! Неси бумажный нож.

Вскрыв пакет специальным ножичком для бумаги, Денис пробежал глазами послание… и непонимающе моргнул:

– Черт знает что такое!

В самом деле, было из-за чего ругаться. В приказе сухим казенным языком сообщалось, что звание генерал-майора, оказывается, присвоено Давыдову по ошибке, по причине чего он вновь переводится в полковники! Вот так-то! Вот это был удар! Дэн даже не понял, за что. За что, почему с ним так поступают? Так подло, так непорядочно, так… К генеральскому чину его представили не за красивые глаза, а за кровопролитнейшее сражение при Ла-Ротьере, выигранное во многом благодаря личному мужеству Дениса и его ахтырских гусар! Ходатайство о звании выписывал лично генерал Блюхер, командующий союзными прусскими войсками. Император Александр Павлович Блюхера уважал и все его ходатайства удовлетворял почти не глядя. Вот и тогда подписал… А сейчас что же, на попятный? Или это какая-то ошибка? Что же делать, что?

Забыв про погасшую трубку, Давыдов тяжело опустился в кресло, словно оглушенный кувалдою бык! Вот это был удар, ничего не скажешь! Надо же, из генералов обратно в полковники. Приказ! Иди теперь доказывай. Господи, что же делать, что же делать-то? Что делать?..

– Свиньи! Подлецы! Змеюги штабные! – донеслось вдруг с веранды.

– Верно, Федор! Я б еще хлеще сказал! Интересно, как там Денис?

– А вот сейчас и узнаем!

Друзья! Граф Федор Толстой и князь Петр Вяземский! Видать, уже прознали про приказ…

Давыдов поднялся с кресла:

– Эй, входите! Входите уже.

Приятели обнялись, и граф Федор Американец громко выругался:

– Вот ведь сволочи! Вот ведь надо же так…

– А вы откуда все знаете-то? – обескураженно спросил Денис.

Вяземский улыбнулся, подавая подскочившему слуге вымокший плащ:

– Слухами вся Москва полнится. А мы, брат, не последние люди здесь.

– Ты особенно-то не убивайся, дружище, – утешил Федор. – Эка невидаль! Меня самого три раза в рядовые разжаловали, и что?

– В этом деле еще разобраться надо! – Князь Петр подошел к окну и сурово погрозил кулаком, не понять, кому. Наверное, воображаемым штабным крысам.

– Да-да, брат! – азартно закивал Американец. – Обязательно надо разобраться.

– Ты вот что, Денис! Апелляцию подай. И немедленно.

Давыдов почесал затылок:

– Ну, как вернусь из отпуска, так сразу и…

– А покуда, брат, не грусти!

Граф Федор всплеснул в ладоши и, весело подмигнув, сообщил:

– Нынче у Вяземских поэтический вечер! Четвертинские будут. Вася Пушкин. И еще – Иван Иванович Дмитриев, поэт и отставной министр! Эх… стихи почитаем… назовем девок… Ты, Денис, может, и жженку сварганишь, а? Ну, вашу, гусарскую. Всем любопытно… Петруша, скажи!

– Да, приходи, Денис. – Князь Вяземский говорил, как всегда, сдержанно, лишь глаза выдавали волнение. – Без тебя как-то скучно выйдет.

– Спасибо, друзья! – растроганно поблагодарил Денис. – Спасибо, что есть вы у меня, что не оставляете и в радости, и, вот, в горе.

– Да какое это горе, брат! Ты это… вечером не забудь.

– Не забуду. И жженку сварганим, запросто!

– Вот это ты, Денис, хват!

Засим пока и расстались. До вечера. И почти сразу после визита друзей к Давыдову явился еще один курьер, на этот раз от обер-полицмейстера.

– Карета ждет, господин Давыдов! Прошу пожаловать.

Доехали быстро. Обер-полицмейстер Москвы, действительный статский советник Ивашкин принял разжалованного генерал-майора ласково, с воодушевлением: сразу с порога усадил в кресло, предложил чаю…

– Я ведь, батенька мой, часом не люблю кофе-то. Больше предпочитаю чаек, по-нашему, по-московски, с баранками. Давайте, испейте-ка!

– С баранками так с баранками, – покладисто согласился гость. – Наливайте.

Чай пили не одни. Советник пригласил в свой кабинет еще и двух своих подчиненных – следственного пристава Николая Николаевича Уварова и коллежского регистратора Ивана Минькина. Всех тех, кто имел прямое касательство к делу по убийству девушек. Оба явились не так себе – в вицмундирах! Темно-синих, с витым серебряным кантом, опять же – при шпагах.

– Вот об этом сейчас и поговорим. – Начальник московской полиции вмиг сделался невообразимо серьезным и, кивнув на висевший в простенке парадный портрет государя, понизил голос: – И об его величества августейшем брате, цесаревиче. Если б вы, Денис Васильевич, в сем деле не засомневались, не поискали бы, то мои б остолопы… Впрочем, и их есть за что похвалить. А ну, Николай Николаевич, рассказывай!

– Слушаюсь, ваше пре…

Уваров вскочило было, но Ивашкин тут же усадил его обратно, властно махнув рукой:

– Сиди. И рассказывай.

Николай Николаевич пригладил бакенбарды и развел руками:

– Ума не приложу, с чего и начать? Разве что уважаемый господин Давыдов спросит?

– Спрошу! – ухмыльнулся гусар. – Немого взяли? Ну, того… писклявого.

– Не успели. – Следственный пристав огорченно развел руками. – Убитым его нашли. В шалмане одном, на Хитровке. Уж мы его проследили…

– Плохо, значит, следили! – отчеканил обер-полицмейстер.

– Виноват, ваше-с-ство… – Уваров опять сделал попытку встать, но снова был усажен с той же властностью, что и прежде.