— Позвольте проводить вас в комнату, государь, где вы сможете отдохнуть.

Я посмотрел на открытое лицо денщика моего деда и думал о том, что о нем говорили при дворе. Вообще-то я просто умел слушать и анализировать услышанное, а челядь вовсю болтала, что царевна Лизавета отдала свою любовь статному графу, и, опять-таки по слухам, не только платоническую любовь, но и кое-что большее. Я смотрел не мигая на любовника своей тетки и пытался решить, что же мне с ним все-таки делать? Насколько я помню, Петр Второй сослал его куда-то служить, в тьму тараканью, поддавшись ревности, но я-то с ним отношений не портил. Он же стоял передо мной, малолетним придурком, который является его императором, практически навытяжку и не шевелился, ожидая ответа. Мои размышления прервали причитания Остермана о скрутившем его ревматизме. Внезапно я осознал, насколько сильно замерз.

— А не сообразить ли нам баньку, Александр Борисович. Я вельми замерз, что пес шелудивый, — старательно проговаривая слова, обратился я к Бутурлину.

Тот вздрогнул, словно я брякнул нечто не укладывающееся в его голове, но затем встрепенулся и даже улыбнулся уголками крупного рта.

— Как будет угодно государю. Эй, Михайло, ты где, песий сын?! — заорал он, кого-то зазывая к себе. — Я распоряжусь, а вы пока все же пройдите в спальню, государь. Не в дверях же баньку ждать будем.

Запретив ехать со мной Долгоруким, я волей-неволей согласился на камер-юнкеров, которые числились в свите Елизаветы и были закреплены за дворцом в Царском Селе. Кроме Бутурлина, меня сопровождали и оба Шувалова: Петр и Александр Ивановичи. Как мне было известно, братья были погодками и приняли активное участие в возведении Лизки на трон. Оттуда получили титулы графьев и много печенек. Но это случится только через десять лет. Смогу ли я повлиять на них сейчас? Ведь они еще совсем молоды — чуть старше меня самого, одному восемнадцать, а другому девятнадцать годков всего. Чтобы сломать эту чертову систему, мне во что бы то ни стало нужно было отодвинуть от себя Долгоруких. Возможно, если не будет той помолвки с Екатериной Долгорукой, и все остальное свернет с неповоротливых рельс истории?

— Александр Борисович, — перед тем как подняться все же наверх, окликнул я Бутурлина. Он развернулся и посмотрел на меня, словно ожидая, что я вот-вот прикажу не организовывать никакой бани. Ну уж нет, я действительно замерз, а эта чертова форма вообще ни хрена не греет. — Александр Борисович, я надеюсь, что банька у тебя вместительная? Не по нраву мне одному-то париться. Поди места для всех камер-юнкеров хватит, ежели не ошибаюсь, трое вас разделить со мной мою печаль поехали?

Он медленно кивнул, я же направился наверх, чтобы подумать, каким именно образом разговорить и самого Бутурлина, и Шуваловых. Надо пользоваться любой подвернувшейся возможностью обрасти соратниками, иначе ничего хорошего у меня не выйдет.

Подъезжая к Царскому Селу, я ожидал увидеть то, что помнил как Екатерининский дворец, во всем его великолепии, но меня ждало большое разочарование. Нет, дворец был, и был построен он относительно недавно, можно сказать, что в воздухе еще витал запах краски, и он оказался даже довольно просторным, двухэтажным, аж на шестнадцать светлиц. Вот только если бы со мной действительно потащился весь двор, то спать многим кавалерам, да и дамам (я всегда был за относительное равенство полов), пришлось бы на конюшне или в свинарнике. В зависимости от табели о рангах и моего личного расположения. О чем только думала Елизавета, когда предположила, что ее имение, а чем-то большим, чем простое имение, это будущее великолепие не назовешь, сможет принять всех желающих сопровождать императора, если бы я им это позволил? Да ни о чем она, похоже, не думала, кроме того, что наберет этой нелепостью бонусные очки в незримой борьбе, которая всегда велась вокруг трона любого правителя. Но Елизавета особым умом все же не блистала. Она была хитрой интриганкой, но не семи пядей во лбу. В мамашу пошла, не иначе, хотя ее родительницу, которую Меншиков так удачно подложил под деда, и интриганкой-то назвать было сложно. Интриганом был сам Александр Данилович, а Марта Крузе — всего лишь красивым трофеем, приглянувшимся русскому царю. Знал бы кто, что эта латышская прачка когда-нибудь станет императрицей…

— Вы действительно хотите здесь держаться три месяц, государ? — Остерман смотрел на «дворец» с таким ужасом, словно ему как раз место в свинарнике досталось и я об этом ему только что торжественно объявил. А, ну да, мы же здесь практически отрезаны от мира, а как этот интриган сможет прожить без ежедневных интриг? Смартфонов почему-то еще не придумали, вот Андрей Иванович и переживает шибко, как же там Верховный тайный совет без него, не заскучает ли? Но я рассудил, забирая вице-канцлера, отвечающего у меня за внешнюю политику, что за три месяца зимы в плане дипломатии все равно ничего не изменится. Зимой дипломатия замерзает, впадает в спячку, так что Остерману оставались интриги российского двора, а их было немало, вот от интриг пускай и отдохнет, горемычный, а то опять то ли с мигренью, то ли с подагрой свалится, в самый неподходящий момент. Здесь же свежий воздух и парное молочко, и, самое главное, никаких политических друзей или врагов, чем не курорт?

— Да, Андрей Иванович, вы совершенно правы, три месяца и ни минутой меньше, — сказав это, я пошел бодрым шагом ко входу в основное здание.

Но никакой бодрости я не чувствовал, потому что сопровождение мое было, мягко сказать, не слишком надежным. Шуваловы в баньке у Бутурлина так и не раскрылись, отвечали на вопросы односложно и дико стеснялись нашей совместной наготы. Если бы не сам Бутурлин, то никакого удовлетворения мне эта спонтанная баня не принесла бы. Вот Александра Борисовича я, пожалуй, придержу подле себя, возможно не сразу, но удастся его приручить. Он мне показался весьма умным, целеустремленным и не обделенным здоровым карьеризмом. Привлекало меня в его обществе еще и то, что они с Иваном Долгоруким терпеть друг друга не могли. Так что у меня есть три месяца, чтобы как-то попытаться наладить с графом контакт. А вот от Шуваловых нужно в ближайшем же будущем избавиться. Они слишком преданны Елизавете, не исключено, что влюблены в мою довольно привлекательную тетку со всем пылом юности, которую не только приблизили, но еще и одарили невиданными прежде милостями в виде придворных должностей. Нет, возможно, чуть позже, когда пройдет это бездумное восхищенье Лизкой, с ними можно будет поработать, но не сейчас. Сейчас я от этих парней максимум, что могу получить — это удар в спину.

— Государь, куда прикажете Митьку турнуть?

Вопрос был задан зычным голосом и прозвучал так неожиданно, что я невольно вздрогнул, а сердце совершило небольшой кульбит в груди. Ну нельзя же так людей пугать, особенно императоров! Когда сердце немного успокоилось, я повернулся на голос и увидел слугу в ливрее, которого уже замечал в своих покоях в Кремле. Он выполнял всю работу при моей особе и, похоже, был одним из личных и приближенных слуг, только вот я так и не удосужился узнать, как его зовут. И чем больше проходило времени с момента того несчастного случая в лаборатории, тем меньше информации поступало ко мне от изначального хозяина этого тела. Словно остаточная память исчерпала себя, и дальше мне приходилось выкручиваться уже самому. Впрочем, не исключено, что Петр понятия не имел, как звали этого слугу и я больше себя накручиваю. Но он стоял рядом и ждал ответа, а я не знал, что именно отвечать, потому что до сих пор не понимал, зачем я вообще этого Дмитрия Кузина к себе приблизил.