— Государь, ты звал меня? — Репнину наконец удалось пробиться ко мне сквозь плотный строй придворных.

— Звал, Юрий Никитич, — я повернулся вполоборота к Долгоруким и иноземцу, которого так явно не жаловала наша зима, и кивком указал на него Репнину: — Кто такой?

— Не знаю, государь, — Репнин сжал губы. Естественно, он не знал. Он же при мне без году неделя, а в Вятском полку не слишком много возможностей весь свет узнать в лицо да по имени.

— Ну так узнай, — я раздраженно глянул на него. — Ты мой адъютант али так, постоять рядом захотел?

— Слушаюсь, государь, — Репнин отъехал от меня в сторону, чтобы потихоньку разузнать про этого графа, за которого Екатерина Долгорукая собралась замуж.

— Граф Меллезимо, родственник австрийского посла. В настоящем — секретарь посольства при своем родиче. — Я резко повернулся, гнедому не понравилось такое обращение, и он тряхнул головой, показывая свое недовольство. Поглаживая по шее строптивого коня, я снова повернулся к Репнину, но на этот раз куда медленнее. — Поговаривают, что происходит он из дель Карретто.

— Надо же, целый маркграф, — протянул я, уже с большим любопытством поглядывая на замерзшего потомка Алерама. — Ну, по голубизне крови он вполне пригоден в качестве мужа княжны. Не вижу в этом браке никакого мезальянса, потому буду ратовать за него. Да и Катерина вон как светится, на его сопливый нос глядючи.

Почувствовав, что у меня стремительно поднимается настроение, я тронул поводья и послал гнедого, которому уже надоело плестись шагом, рысью.

— О, ваше императорское величество, — со мной поравнялась миловидная дама, чья амазонка была подбита песцом, а голову украшала лисья шапка. Дама была красива и, похоже, не лишена ума, раз догадалась надеть нечто теплое. — Это было такое восхитительное зрелище. У меня сердце едва не остановилось, когда этот молодой офицер соскочил с лошади и пошел прямо на волка, с голыми руками.

— Этот молодой человек — граф Шереметев, мадам, — ответил я, сдерживая бег гнедого и улыбаясь краешками губ. — И вот, теперь вы знаете его имя, а я все еще остаюсь в неведении относительно вашего.

— Джейн Гудвин, леди Уорд, ваше императорское величество. Меня представляли вам на балу в посольстве Польском, но вы, конечно же, не запомнили, — она ослепительно улыбнулась, я же едва не свалился с лошади, потому что осознал, что мы говорим по-английски. Натянув поводья, я еще больше сбавил ход своего гнедого, внимательно рассматривая англичанку.

— Леди Уорд, будьте уверены, сейчас я точно вас запомню. И что же заставило вас составить мне компанию?

— О, я всего лишь говорящее письмо, — она снова заулыбалась. — Мой супруг, лорд Уорд, не любит охоту, и, зная мое увлечение, он великодушно позволил мне поучаствовать в этой.

Но с одним условием, он попросил меня попытаться приблизиться к вашему императорскому величеству, чтобы нижайше спросить вас о судьбе прошения наших славных купцов, взывающих к милостям императорского дома.

— Лорд Уорд, — я задумчиво свел брови, — лорд Уорд. Нет, не помню. Не помню я посла короля Англии Георга Второго по имени Уорд. Постойте, я же вообще никого, кто вручал бы мне верительные грамоты от его величества Георга Второго, не помню. Вот же какая незадача. Но раз лорд Уорд уже здесь, я могу принять его, и он сам уточнит, какое именно послание имеет в виду. И могу ли я спросить, означает ли сие, что английский двор признал наконец Россию империей и наши отношения начали стремительно улучшаться?

— Я не… я не могу ответить на ваш вопрос, ваше императорское величество, — англичанка явно растерялась.

— В таком случае о каком рассмотрении послания английских купцов может идти речь, если его величество Георг Второй даже не соизволил прислать посла с верительными грамотами, мадам? — я остановился и пристально посмотрел ей в глаза.

Она вздрогнула и смотрела на меня, как кролик на удава.

— Но князь Меншиков…

— Вы где-то увидели здесь князя Меншикова? — я жестко усмехнулся. — Если вашему супругу так нужен он сам или его совет, то я вполне могу составить ему экскурсию к месту пребывания Александра Даниловича, к тому же лорд Уорд никаких грамот, утверждающих его привилегии посла, мне так и не предоставил, а значит, эти самые привилегии на него не распространяются. А теперь прошу извинить меня, мадам, но дела не ждут. — И я, довольно грубо отвернувшись от растерянной женщины, пустил гнедого сразу в галоп. Конь явно застоялся, потому что с довольным ржанием бросился по белой дороге, поднимая за собой белый туман, все увеличивая скорость и оставляя свиту далеко позади.

Ворвавшись в Лефртовский дворец, я начал метаться по кабинету, тщетно пытаясь понять, что же меня так разозлило.

— Государь, что произошло? — Я резко обернулся и, увидев стоящего на пороге Репнина, остановился.

— А скажи-ка мне, Юрий Никитич, с каких это пор ко мне запросто могут приставать с нелепыми разговорами все, кому это только заблагорассудится? — Я почувствовал, как капля пота потекла у меня по щеке, и сорвал с головы шапку, потому что я даже не переоделся, а так и начал круги нарезать, одетый в теплый тулуп и меховую шапку. Хорошо хоть, перчатки снять догадался. Шапка полетела на стол, но голова под опостылевшим париком все равно потела. Репнин хотел было что-то сказать, но я ему не дал ни слова вставить. — Мне, императору Российскому, какая-то захудалая дворяночка может вопросы провокационные задавать? Что за обращение британских купцов? Почему я о нем даже не слыхивал? А может быть, кто-то за моей спиной с иноземцами шашни водить себе позволяет?