— Эй, кого я там только что спас от жуткой участи и пасти зверя? Может быть, уже соизволишь подняться и поблагодарить своего спасителя? Ну, не хочешь благодарить спасителя, помоги своему императору, а то не слишком красиво получится, если тебя потом обвинят в его гибели.

Становилось все темнее, перед глазами плавали разноцветные круги, и я уже практически ничего не видел, когда почувствовал за спиной шумное дыхание. В шею уткнулся большой бархатистый нос, и я протянул руку, чтобы потрепать не бросившего меня Цезаря по шее. Тут же с другой стороны послышалась возня, и ко мне прижалось женское тело с весьма приятными округлостями, а в испуганном голосе я узнал голос Екатерины Долгорукой.

— Господи Боже мой, государь, ты ранен!

— Ранен, и все станет совсем печально, если ты не соберешься и не скажешь, куда меня занесли черти, или Провидение, и мы не найдем хоть какое-то укрытие, чтобы перевязать мое плечо и дождаться помощи. Ну, или хотя бы утра. Потому что, кроме всего прочего, я начинаю замерзать. И, пожалуйста, не говори мне, что ты полжизни прожила в Варшаве, потому совсем не знаешь местности, и заблудилась, и вообще почти не местная. Кто придумал эти идиотские камзолы? — я говорил для того, чтобы не потерять сознание, отмечая про себя, что Екатерина обхватила меня за талию и куда-то целенаправленно тащит, а сзади за нами бредет Цезарь, залезать на которого в такой темноте — это угробить и коня и себя до кучи.

— А зачем тебе знать, Петр Алексеевич, кто придумал камзолы? — Я все больше и больше наваливался на нее, и по голосу княжны было слышно, что тащить меня ей становится тяжеловато.

— Как это зачем, чтобы казнить самой лютой казнью мерзавца, — я постарался хоть немного снизить давление своего ослабевающего тела с невысокой девушки, чья макушка упиралась мне в подбородок, но только еще больше навалился на нее. — А куда мы идем? — догадался спросить я, потому что все мои силы уходили на то, чтобы переставлять ноги, не оглядываясь по сторонам, хотя стало немного светлее из-за взошедшей луны. Изо рта при каждом слове валил пар, и я стал чувствовать, как меня начинает потряхивать.

— Здесь недалеко стоит охотничий домик, — пыхтя ответила Екатерина. — Там все специально приготовлено, чтобы принять важного гостя, если он вдруг захочет отдохнуть. Я знаю, что туда прямо перед началом охоты дворовые ездили, еды привезли и печь натопили.

— Вино и фрукты, ночь, романтика, фонаря с аптекой только не хватает, — я умудрился хмыкнуть. Екатерина не отвечала, видимо сочтя, что я брежу. — А скажи мне, Екатерина Алексеевна, с кем меня хотели в этот домик заманить? Явно же не с тобой?

— Да как…

— Ай, брось, я хоть и молод, но не вчера родился. Так кого я должен был скомпрометировать так, чтобы сделать предложение?

— Аньку, — тихо проговорила Екатерина. — Но Остерман продолжал настаивать на Елизавете.

— Идиот. В последнем случае я бы просто прекрасно провел время, потому что православная церковь категорически не приемлет родственных браков.

— Все равно ничего не получилось. Когда отец хотел предложить проехать в этот домик, то оказалось, что тебя, Петр Алексеевич, давно никто не видел. Тогда он протрубил возвращение, потому что подумал, что тебе надоело и ты домой вернулся. Такое уже случалось, поэтому никто не удивился.

У меня просто язык чесался, чтобы сказать, что я велю всех повесить, шутка ли, императора потеряли и даже искать не поехали, просто посчитав, что он уже дома, но промолчал. Зато не задать другой вопрос не сумел.

— А почему ты здесь в такой час оказалась? — В ответ мне было только негромкое сопение. Тогда я со смешком сам предложил вариант ответа. — Воспользовавшись оказией своей, графенку свиданку назначила?

— Да какое тебе дело, государь, до того, с кем и где я хочу увидеться? — даже через камзол я почувствовал, как она вспыхнула.

— Да нет мне до вас никакого дела, встречайтесь где вам угодно, но в следующий раз выбирай сеновал — недалеко, и в сено можно зарыться в случае чего, — успокоил я Екатерину, и тут мы вышли к тому самому охотничьему домику, о котором она говорила.

Опершись на коновязь, я подождал, пока княжна привяжет Цезаря и ослабит подпруги. Стащить тяжелое седло у нее просто не хватало сил. У коновязи стояла кормушка с овсом и вода, так что я перестал волноваться за коня, к которому испытывал в последнее время большую привязанность, и позволил увлечь себя в небольшой домик.

На обстановку мне было плевать, главное, что там было тепло. Но на одну деталь я все-таки обратил внимание: на столе лежала пурпурная роза на длинном стебле. А граф-то, оказывается, романтик. Розу вон где-то надыбал, только не дождался любимую, кретин. Нет чтобы встретить. А если бы я мимо не проезжал? Догрызал бы сейчас волчара то, что от Екатерины Долгорукой осталось.

Оставив мысли о возлюбленном княжны, я все же огляделся, хмыкнул, рассмотрев огромную кровать, с самой настоящей периной и белыми простынями. Прямо гнездышко для первой брачной ночи, а не охотничий домик.