Инге Фитт

Никогда больше нам не быть такими храбрыми

Перевод с немецкого

Пролог

В зале царила суматоха, и я слышал, как люди снова и снова кричали: «13 лет — это слишком много! Свободу всем политическим заключенным! Свободу Инге!» Конечно, это слишком много, но в тот момент я не мог это измерить. Жизнь плюс восемь лет стояли передо мной до этого приговора, и поэтому облегчение погасило мое затаенное дыхание. Пожизненное заключение плюс восемь лет требовало федеральное обвинение, так что 13 лет — это тяжелый, ужасный приговор, но все же приговор. Худшее уступило место худшему. Приговор к сроку всегда включает в себя вероятность приговора на две трети.

Как бы я ни подсчитал, это будут годы, которые мне придется пережить в уголке мира, который не создан для жизни, но в котором я хочу выжить. Из которого я хочу выйти, когда бы то ни было, духовно целым, физически и эмоционально здоровым, чтобы вернуться в центр, чтобы снова иметь возможность свободно принимать решения и действовать. До этого дня, однако, «пуговицы, украшения и краска будут сметаться с моей одежды метлами...».

До тех пор я, возможно, больше не смогу ощущать мир снаружи, или только как странный процесс, который меня больше не касается. К тому времени я проиграю и выиграю бесчисленные битвы против потери моей внутренней свободы. К тому времени я напишу свою книгу. Я еще не могу знать, как я буду выглядеть, когда выйду из стен тюрьмы.

Характеристика тюрьмы — это не только решетка перед окном, не только стены, ограждающие нас, даже если это может показаться таковым тем, кто находится снаружи, потому что они наиболее очевидны. Это лишь внешние маркеры тюрьмы, показывающие ее пространственное измерение.

Суть заключения заключается в его силе соблазна над нами. Мы неизбежно и постоянно находимся в его власти. Оно приседает на нас, всегда держится рядом с нами.

Оно экспроприирует нас до костей, сближается с нами, как хочет, игнорирует нас, как хочет, пристает к нам глупо и самодовольно, дает нам необходимое для жизни в функциональных дозах. Оно постоянно стремится регулировать и контролировать нас. Каждое действие по отношению к нам, каждый необходимый поворот к нам, независимо от того, запрет это или разрешение, является принудительным регулированием, соглашением. Наша жизнь проходит по одним и тем же правилам и формам изо дня в день. Мы — объекты задержания, сделанные безопасными и административно управляемыми. Мы нелюди, наша собственная рациональность и индивидуальность поставлены под сомнение и должны быть взвешены, мы должны принять любую неразумность, навязанность и разочарование, которые появляются и называются правилом.

Тюрьма считает послушание добродетелью, а любой проблеск самоутверждения — неподчинением. Бесчеловечность тюрьмы заключается не в том, что мы отделены от общества в целом и заключены в отдельную местность, а в том, что мы отчуждены и порабощены во всем. Каждый день, каждый час. Наше существование — это борьба за выживание против цикла слепоты, против ползучей социальной, эмоциональной и духовной группировки.

И все же у нас есть жизнь. Тем не менее, мы постоянно ищем и находим возможности для удовлетворения своих потребностей. Инстинкт самосохранения силен, нарушает запреты и правила. Он движется в своих собственных катакомбных системах.