Наследных земель к тому времени почти не осталось, но леди удавалось сдавать в аренду три верхних комнаты. Жильцы, конечно, были из простых: бездетная семейная пара, прачка и плотник; помощница хозяйки в мелочной лавочке, самая аккуратная плательщица, и несколько беспечный и изредка выпивающий вдовый шорник. Впрочем, выпив, он не буянил, а тихо ложился спать. А проспавшись с удвоенной силой брался за работу.

Доход был крошечный, но и из этих денег господин Демар ухитрялся иногда отобрать половину. Как и у многих алкоголиков, аппетит у него был плохой, зато на вино нужны были наличные. Жену он частенько поколачивал за споры, напоминая каждый раз, что она не родила ему наследника. Дочерью же, кажется, и вовсе не интересовался, равнодушно проходя мимо. Точно так же проходил он и мимо жильцов, делая вид, что знать не знает об их существовании: дворянину зазорно было здороваться с этим, как он говорил, «отребьем».

Умерла старшая леди Дельмар той же зимой, в начале которой потратила деньги на завещание, заверенное патером Домеником. Умерла от плохого питания и застарелой простуды. Единственной наследницей дома осталась семнадцатилетняя Мишель.

Господин Демар принялся обильно заливать горе, часто скандаля и напоминая всем вокруг, что он – единственный хозяин здесь. У жильцов возник слушок, что над домом нависло проклятие, которое коснется каждого, живущего здесь. Кроме того, крыша начала протекать, а ремонтировать ее никто не торопился. В течение лета все они перебирались из нищающего дома на соседние улицы, к более спокойным и тихим арендодателям. Может, они и не выиграли на цене аренды, зато им и не приходилось слушать по ночам пьяные концерты.

Возможно, вдовец и смог бы принудить дочь к продаже дома, но очень вовремя упившись в городском трактире молодого вина, замерз той же осенью, при первых заморозках, прямо на дороге.

Мишель пришлось продать часть мебели, чтобы прилично похоронить отца. Остатки мебели и большая часть его одежды ушли на погашение кучи долговых расписок из трактиров и пивнушек. Слава Богу, что крупных сумм давно уже никто старому пьянчуге в долг не давал. Одежду матери она берегла: ее можно подогнать и носить самой. Она даже сумела, крестясь от страха, лично слазить на крышу и заменить три треснувшие черепицы. Течь прекратилась, но на восстановление мебели денег так и не нашлось. Мишель закрыла большую часть дома и перебралась жить в кухню, ради экономии топлива и света. Сейчас девушке исполнилось девятнадцать лет. Кроме разваливающегося дома, другого имущества она не имела. Попытки сдать его в аренду без мебели не увенчались успехом.

Вот уже полтора года она выживает здесь совершенно самостоятельно. Даже научилась сажать овощи на крошечном клочке земли. Жаль, что палисадник слишком мал и урожая не хватает даже до середины холодов.

– - Летом, конечно, легче приходится, ваша светлость. А сейчас, весной, еще и заморозки бывают, – девушка как бы извинялась за погоду.

– - Я понимаю, что тебе нелегко приходится.

– - Если бы, ваша светлость, у меня достаточно было средств закупить материал хороший, я бы, может, помощницу наняла…

– - Скажи, Мишель, кто научил тебя так кроить? Почему ты располагаешь ткань по косой? Ведь материала уходит больше.

– - А так он, ваша светлость, лучше в готовом изделии носится. И руку лучше облегает, и… Никто не учил, сама я заметила. Прислуги в доме последние лет десять не водилось, мама сама хозяйство вела и меня учила. Ну и шить тоже учила. Я еще малышкой нашла на чердаке руку деревянную, со съемными пальцами. Мама и объяснила, что это – болванка для перчаток. Конечно, неудобно, что только на правую руку есть. Их вообще-то две должно быть. Но я приспособилась одну перчатку надевать на лицевую, а другую -- на изнанку. Поэтому они у меня одинаковые и получаются. В общем-то, раздумывать особо было не о чем. Девушка – дворянка, грамотна: покойная мать научила ее и письму, и счету. Так что по желанию герцогини принять Мишель Демар на службу было вполне возможно. Оставалось спросить ее саму. К удивлению мадам Берк девушка колебалась. Франсуаза искренне не понимала: о чем тут еще размышлять можно?! Жить в приличном доме и служить самой герцогине, получая и отличный стол, и одежду, и даже денежное вознаграждение или нищенствовать в этом ужасном пустом доме? Негодница неблагодарная! Мадам грозно засопела, и герцогиня, заметив её негодование, подняла руку, запрещая высказаться.

– - Мишель, я не хочу заставлять тебя. Но вряд ли ты сможешь протянуть здесь всю жизнь. Зато если ты пойдешь ко мне на службу, я обещаю выкупить твой дом в пользу герцогства.

– - Выкупить? – девушка растерялась.
– - Да. Мы обратимся к кюре и составим официальный документ. И я немедленно вручу тебе всю сумму за дом. Став моей фрейлиной, ты сможешь ежемесячно пополнять ее. Но даже это не заставило Мишель согласится немедленно. Тогда Анна с улыбкой привела еще один довод:

– - Кроме того, в моем поместье есть швейная мастерская. Если ты захочешь, я научу тебя кроить ткани и… -- Я согласна, ваша светлость! – торопливо ответила Мишель. Анна удовлетворенно кивнула головой собственным мыслям: «Значит, я не ошиблась! Девочка действительно редкая пташка из тех, кто желает надеяться только на себя. Скорее всего, насмотревшись на родителей, она и замуж торопиться не станет. Пожалуй, если она будет честна, то можно считать, что нам повезло обеим.». Суетливые сборы девушки были очень недолги: единственное приличное платье было на ней, зимняя накидка была столь стара, что Анна просто велела ее бросить. Два небольших узла с личными вещами солдаты просто закинули в задний ящик кареты.
– - Не могу я это бросить, ваша светлость! Там ножницы хорошие и иглы дорогие, и крючки, чтобы пальцы на перчатках выворачивать и еще разное… -- Франсуаза, принеси, пожалуйста, для леди Мишель плед из кареты. Все же сейчас еще слишком прохладно.

На обратном пути снова ночевали в доме мадам Леруан. На вежливые вопросы о здоровье мужа хозяйка, все так же похожая на серую мышку, только вздохнула и, приложив к совершенно сухим глазам кружевной платочек, кротко ответила:

– - К сожалению, без изменений. Ах, как же я нуждаюсь в помощи драгоценного Анатоля!
– - Бог не оставит вас, дорогая мадам Леруан, – вежливо ответила герцогиня.
– - А это – моя новая фрейлина, леди Мишель Демар.

Девушка робко поклонилась, придавленная размерами дома и роскошью обстановки. Её покойная мать, стесняясь своего положения, не ходила в гости и к себе людей не приглашала. Нельзя сказать, что Мишель была совсем уж дикарка, но многие вещи она видела впервые в жизни. Госпожа Леруан покивала новой фрейлине, с некоторым удивлением оглядывая ее более чем скромную одежду: «Странно… Герцогиня могла бы принять на службу более… более солидных и обеспеченных дам. Чем ее заинтересовала эта девица? Демары… Демары… -- мысленно перебирая все, что знала о местных родах, мадам вспомнила: -- Ах, ну да… Род старинный, но разорившийся окончательно. Последний Демар умер, кажется, года два назад? Значит, девица – дочь. Странно… Может быть, стоит сейчас?… Нет, сперва нужно дождаться исполнения Божьей воли. Кто знает, сколько Анатоль еще протянет. А уж там, ссылаясь на сиротство, можно будет и попробовать…» Впрочем, эти практичные мысли вовсе не мешали мадам отдавать распоряжения по хозяйству. Вечер, как и предыдущие, прошел в интересной и теплой беседе. Утром госпожа герцогиня даже выразила желание навестить больного. То, что она увидела: отечный изжелта-белый полутруп, сипящий тихим голосом невнятный бред, утвердило ее в мысли, что муж госпожи Леруан не жилец. Прочитав у постели не приходящего в себя хозяина дома молитву о здравии, герцогиня отправилась домой, выразив надежду на его скорейшее выздоровление: