— Так, — кивнул Исульф. — И?

— А уже там, на правах радушно принятых гостей, попробовать принять участие в любом заседании Сената, как наблюдатели, — продолжил Эйрих. — Одного заседания вам хватит, чтобы удостовериться, что слова почтенного старейшины, имени которого я не знаю, не имеют под собой никаких оснований.

— Клянусь, всё так и есть! — заверил старейшину Зевта. — Господь Бог свидетель — это будет лучшим способом удостовериться, что мы говорим правду.

— Что ж… — изрёк Исульф, задумчиво поглаживая седую бороду. — Нам нужно посовещаться, чтобы принять решение.

— Ответ нам нужен до конца сегодняшнего дня, — произнёс консул. — Завтра мы начнём сборы в обратный путь и лучше заранее знать, сколько людей отправятся с нами.

Примечания:

1 — Почта монголов — при Чингисхане некая предтеча почтовой службы была, но она представляла собой нечто, сильно похожее на то, что было представлено во второй главе этого произведения. То есть всадник херачит на большое расстояние, пользуясь сменными лошадками, а также предъявляя «ксиву», то есть пайзу, согласно которой любые воины Чингисхана должны немедленно предоставлять ему транспортное средство по запросу. А вот при Угэдэе, втором хане Монгольской империи, был сформирован настоящий мегадэт дип имерсив хай-тек инновэйшн, называемый уртонной почтой. Уртон — это станция, где содержится табун быстрых лошадей, а также сидит уртонный смотритель с коллективом помощников. Болтают, что гонец, если прям, аж трисёт, важно доставить сообщение, был способен преодолеть до двухсот километров в сутки, оставляя полудохлых лошадей на уртонах. Идеологическим продолжателем уртонной почты стала ямская гоньба, появившаяся на территории современной России где-то в XIII веке, во времена монголо-татарского ига. Ямщики, станционные смотрители — всё это было актуально даже во времена А. С. Пушкина, а это, на минуточку, вторая четверть XIX века. До появления внятной системы телеграфного сообщения, ямская гоньба была беспрецедентно эффективной системой передачи писем и бандеролек. Касательно неё можно было сказать «не имеет аналогов», не привнося в эти слова ни капли сарказма.

Глава двадцать восьмая. Non sibi sed patriae

/16 декабря 409 года нашей эры, Восточная Римская империя, диоцез Фракия/

— Первая центурия шестой когорты — три шага вперёд! — скомандовал Эйрих.

Четырнадцать легионеров вышли из общего строя и синхронно стукнули себя по нагрудникам.

— Награждаю вас всех почётными венками, — сказал им Эйрих, после чего дал знак избранным дружинникам.

Пожилые воины взяли со стола золотые венки и водрузили на головы легионерам.

— Также награждаю вас морскими коронами, — сообщил им Эйрих. — Это за отдельный подвиг на реке.

Избранные дружинники взяли со стола морские короны, исполненные в виде обручей, увенчанных корабельными носами — дань старым римлянам, награждавшим так морских легионеров.

Первая центурия шестой когорты показала себя очень храбро, поучаствовав практически везде: начиная от битвы против визиготов, на кораблях, заканчивая битвой против гуннов — из двух сотен легионеров осталось лишь четырнадцать. В других первых центуриях ситуация аналогичная, потому что в них брали самых лучших и храбрых воинов.

— Я также награждаю вас, как и всех носителей золотых венков, наделом земли в Италии, — сообщил всем присутствующим Эйрих. — Как только мы возьмём эту землю, вы почётно покинете легионы, став землевладельцами, честными пахарями, кормящими нашу молодую державу.

Эйрих окинул легионеров неопределённым взглядом. Смотрели они на него скептически и это понятно.

— Если захотите, конечно же, — растянулись его губы в улыбке. — Коли не будет желания оседать на земле, пожалуйте обратно в легион, на те же должности.

Скепсис легионеров объяснялся очень просто. Зачем им земля в собственность, если община и так выделит её в достаточном количестве? Зачем пахать и сеять, отказавшись от щедрого жалования в легионе?

Никто ещё не знает, что Эйрих собирается уничтожить ту общину, которую они все знают и к которой все они привыкли. Если кто-то узнает о его планах, его уничтожат. Никакая ратная слава, никакой политический вес, никакое влияние и прочие атрибуты его не спасут.

Поэтому Эйриху понятно сомнение легионеров в перспективности вспашки земли, но они не знают, а он знает.

«Надо будет делать всё быстро, чтобы никто не успел опомниться и неправильно отреагировать», — подумал он.

Нельзя подсмотреть у римлян, у них такого не было. Нельзя подсмотреть у греков, у них тоже подобного не случалось, за всю их очень долгую историю. Все ошибки, оплошности и провалы будут новыми, уникальными.

— Вернуться в строй! — приказал Эйрих. — Вторая центурия шестой когорты — три шага вперёд!

Возврат к активным действиям, то есть к вручению заслуженных легионерами наград, заставил его перестать думать о грядущих проблемах. Но он обязательно вернётся к ним вечером, когда останется наедине с собой.

На награждение всех легионеров и на ещё кое-что Эйрих потратил почти всё, чем Сенат наградил его за выдающиеся победы. А наградили его очень щедро. Как метко выразился отец Григорий: «Безбожно огромная сумма для одного человека». И её почти нет, потому что Эйрих знал, насколько важно признание заслуг собственных воинов. Чтобы награда не показалась незначительной, он сделал её золотой, а чтобы никто не почувствовал себя обделённым, сделал её одинаковой, что для примипилов с центурионами, что для обычных легионеров. Общий вклад в победу он оценивал равным от каждого легионера, потому что в сторонке никто не стоял, каждый пролил свой конгий (2) крови…