— Не кажется, — Мирон тоже усмехается. — Иди. Не мерзни.

Однако ни он ни я не двигаемся с места. Так и стоим застыв друг напротив друга. Между нами, ветер и пропасть в несколько километров. Там столько всего. Ненависть, любовь, похоть, неоправданные ожидание, ошибки и множество третьих лиц. Целый взрывной коктейль. Опасно ступить, взлетишь на воздух.

Кожа покрывается мурашками. Развернувшись, уверенно шагаю в сторону своего подъезда, прижимая к груди сумку с ключами. Сердце бьется о ребра неистово. Между лопатками жалит чужой горячий взгляд, и он провожает меня до тех пор, пока не скрываюсь за дверью.

Поднимаюсь в квартиру, бросаю ключи на обувницу и со стоном снимаю ботинки. Голова пульсирует, шею не повернуть. Сил на душ уже не осталось. Лекарство, всаженное мне в задницу, не совсем любезной медсестрой, во всю действует, потому что мне кажется я засну сейчас прямо на коврике в прихожей, не успев добраться до своего дивана.

Не включая свет, прохожу на ощупь, и не раздеваясь опускаюсь на подушку.

Я почти проваливаюсь в сон, но меня будет настойчивая вибрация в заднем кармане джинс.

«Ты дома или свалилась в шахту лифта?» — светится на экране, под набором цифр.

Номер незнакомый. Сердце интуитивно подскакивает к горлу, застревая там, и не спешит встать на место.

Он сменил номер, но при этом не удалил мой?

Чувствую себя глупой влюбленной идиоткой, набирая ответ:

«Дома. Меня спасать сегодня больше не нужно».

Мирон больше ничего не пишет.

Выглянув в окно, успеваю заметить задние огни отъезжающего «порше». Удовлетворенная, как после нашего первого секса с Гейденом, наконец засыпаю.

Утром разрешаю себе поваляться. Голова чугунная, шея под воротником затекла и чешется, но самостоятельно его снять не решаюсь. Дискомфорт все еще ощущается, боль мышечная притуплена обезболивающем, но я все равно ощущаю ее, будто через барьер.

То и дело поглядываю в сторону телефона. Не знаю, чего жду. Пожелания доброго утра от самого неприветливого парня на свете? Или сообщения с вопросом о моем самочувствие?

Мысль о том, что наши отношения перешли какой-то рубеж не дает усидеть на месте. О том, что на коленях Мирона вчера елозила Вика я не забыла. Как и отлично помню, что ее не было с нами в больнице, где мы были лишь вдвоем.

Маленькая девочка во мне все еще верит в сказки и не перестает мечтать. Но я предлагаю ей повзрослеть и заткнуться, потому что спустя три минуты после моего пробуждения, мобильный издает звуки входящего вызова и на экране горит имя Эвелины Соколовой.

8.1

Первая трусливая мысль: проигнорировать мать Саши и отложить разговор на потом. Сразу понимаю — идея плохая. Если ей понадобится меня достать, она притащится откуда угодно и будет вопить уже у меня на пороге, а не в телефоне.

— Да, — отвечаю сухо, разглядывая идеально белый потолок над головой. Ни одного изъяна, даже скучно, не за что зацепиться взгляду.

— Ты! — визгливо вскрикивает Эвелина.

Поморщившись, отстраняю телефон подальше от уха.

— Я.

— Не смей передёргивать, девочка! Что с моим сыном? У него сломан нос!

— С вашим сыном всё в порядке. У него всего лишь сломан нос, — произношу устало, сажусь и подтягиваю к себе колени.

Комната перед глазами немного плывет. Шейный воротник давит, доставляя скорее дискомфорт, чем удобство. Просовываю под него пальцы с одной стороны и с наслаждением чешу кожу, закатывая глаза, пока Эвелина брызгает своим ядом и, я уверена, слюной. Воображение рисует всегда идеальную мать Соколова с всклокоченными волосами, в отельном халате, с приклеенными по всему лицу патчами. Она носится по номеру и орёт, чтобы я сейчас же ехала в больницу к Саше и была при нём до их приезда.

— Нет, — говорю твёрдо.

Ответом мне служит характерное молчание. Всего несколько секунд, а затем женщину на другом конце провода прорывает:

— В смысле – нет?! — кричит Эвелина, я слышу топот и стук двери. — Ты будешь делать всё, что я тебе говорю. Я тебе за это плачу немаленькие деньги. Я могла найти кого-то подешевле и не тратится так сильно, поэтому ты сделаешь всё. Если я скажу кормить Сашу с ложки, ты будешь это делать! Если я скажу жить с ним и спать в одной кровати, рожать детей, ты и это сделаешь. Ты подписала документы! Ты никуда от нас не денешься, дворовая девка!

Пассивная агрессия, направленная на меня от матери Соколова, отскакивает от меня как горох. Я готовилась к этому разговору. И после ведра грязи, что она, судя по пыхтению, собирается на меня вывалить, просто схожу в душ.

Больше я молчать не собираюсь. Расправляю плечи и встаю на ноги.

— Стоп-стоп. Дамочка, я подписала договор о неразглашении вашей постыдной семейной тайны, которая мне уже вот где. — Она, конечно, не видит, как я провожу ребром ладони по воротнику на шее, но, думаю, догадывается. — Вашего сына надо лечить от зависимости. Он не рассказал, что перед тем, как сломать нос, нюхал кокаин? А я ему в этом хотела помешать. Между прочим, выполняя ваше поручение. Саша на меня напал. И теперь у меня есть зафиксированные побои от него. Есть и свидетели. Много. И я легко могу пойти с этой бумажкой в полицию. Заодно расскажу, что вы меня запугали, надавили и заставили лжесвидетельствовать, чтобы прикрыть задницу своего сына. Как думаете, понравится полиции такая история от девочки из детдома?