– Вы говорите правильные вещи, Джозеф, но, боюсь, их актуальность на данный момент стоит под вопросом. Я допустил ошибку, причём глупую. Похоже, даже, сознательно.

– Вот как? И что же вы сделали такого, если не секрет?

– Я уподобился ребёнку. Либо же наглецу. Розалина свинчивала от вопроса довольно явным образом, совсем не скрывая того, что не желает на него отвечать, а я же, будто настаивая, пытался добиться от нее ответа. Я осознаю свою вину, но извиниться перед ней не могу. Вообще, это как-то случайно получилось…

– Почему же… не можете?

– Потому что горд.

– Простите, но мне кажется, вы не совсем правильно поняли, что за явление с вами случилось и сами для себя создали проблему. Вы усугубили своё положение. Если бы вы были так горды, как говорите, то этого разговора сейчас не было. Дело точно не в гордости!

– Возможно вы и правы… Но постойте… как же мне быть? Пусть даже если мне и удастся закрыть глаза на гордость (если это всё-таки она), всё равно – я не знаю, что теперь мне будет позволительно сказать, а что нет. Мне очень стыдно признаваться, но я боюсь. Страх быть отвергнутым – худший, а главное, положительно не оправдывающий себя.

– Повторяю вам ещё раз: дело не в гордости! Вы просто испытываете неловкость от предыдущей беседы. Лучше перестаньте сильно переживать по этому поводу. Всякое бывает и причём со всеми. Поймите это. Всё у вас в голове и всё, что вы можете и, по сути, должны сделать сейчас, так это собрать, в конце концов, свою волю в кулак и пойти на рожон! Просто попробуйте извиниться. В любом случае, это нужно сделать! И… будь, что будет, ну! Один раз ведь живём, Сэм!

– Хм. Вы правы! Путь наш долог, а нам с Розалиной, как-никак, ещё находиться вместе в купе всё это время. Нужно взять себя в руки каким-нибудь дивным образом и… и попросить прощения.

– Всё верно, друг мой, верно, – Джозеф дружелюбно похлопал Сэма по плечу, приоткрыл дверь тамбура и сказал, – удачи вам. Надеюсь, вы справитесь.

Сэм остался один среди гущи ещё не растворившегося в воздухе сигаретного дыма и, в очередной раз вдохнув его, вышел из тамбура, постепенно набираясь сил для довольно сложного, как ему казалось, шага.

Он глубоко вздохнул и, понимая, что делу, не пересилив себя, не помочь, сдвинул дверь купе и обнаружил, что девушки в нём нет.

– Должно быть, вышла в туалет, – вслух сам себе сказал Сэм.

– Видимо, да, – из-за спины прозвучал в ответ голос Розалины, тем самым, ошарашив и будто застав врасплох Андерсена. – Дайте пройти. Пожалуйста, – крайнее её слово, хоть и является словом, говорящим о вежливости, сейчас весь насытивший его тон отталкивал своей интонацией и каким-то безобидным негативом.

Повернувшись, каменное лицо столь прекрасной девушки заставило Сэма задуматься о предстоящей с ней беседе, от чего его полость рта высохла настолько, что могло создаться впечатление, будто сейчас утро, а вчера было выпито довольно много алкоголя.

– Э-эм… Розалина, – чуть ли не заикаясь, но взяв себя в руки и черпая сплошным потоком слова из своих мыслей, позвал Андерсен девушку. – Простите меня за мою бестактность. Не знаю, что на меня нашло.

Она взглянула на него, слегка улыбнулась, кивнула и снова уткнулась в свою книгу.

И тут-то Сэм начал понимать, почему говорят, что от любви до ненависти один шаг. Он понял, что ненавидеть так же просто, как и любить. Только эмоции другие, но такие же сильные и сложно перебарываемые. Прилив ярости стал наполнять всё более густыми морщинами его лицо и вскоре всё в нём поутихло. В один миг. Как-будто ничего и не было. Мужчина ощутил равнодушие ко всему: и к Розалине, и к поезду, и к своему путешествию. Он перегорел. Всё, что сейчас могло его взволновать – лишь мелкие нужды и потребности, которые в данный момент «сидели тихо». Сэм молча, без лишних эмоций, присел на полку и уставился в окно, наблюдая в нём за отдалявшимся пейзажем.

Посидев так не более минуты, он вдруг вскочил, подошел к двери, постоял около неё с задумчивым видом секунд пять, развернулся и сел обратно. Не прошла и следующая минута, как Сэм очутился вне своего купе, обозлённый и яростный, хотя и адекватный. Будучи под влиянием каких-то непонятных чувств, он не знал, куда себя деть, как ему сдерживать накопившуюся в нём злобу, которая, как казалось сперва, оставила его, но затем, набравшись сил, она пропитывала тело мужчины, плавно заполняя все всё ещё добрые его клетки.

Ходьба взад-вперёд не давала ничего положительного для его состояния. Наоборот, от мелькающих световых лучей из щелей дверей купе и постоянно меняющегося вида в окнах вагона, Сэм раздражался и всё так же не знал, куда ему себя деть – да так, чтобы суметь умерить свой пыл.

Минут десять он бродил по коридору вагона, то впуская в свою голову, то выпуская из неё различные негативные мысли и идеи, которые ему то нравились, то не нравились. И тут, на развороте, эдак, пятидесятом, Сэм услышал, как отворилась какая-то дверь. Обернувшись, он увидел Розалину, стоявшую и смотревшую на него.