— Красавица, — говорит дедушка. — Право слово, красавица.

Я бегу через улицу к домику с тремя окнами. Иры дома нет. Только что ушла, наверное, на остановку. Я бегу на трамвайную остановку.

Еще издалека я вижу ее.

Она спокойно ждет трамвая. Я подхожу. Это она и не она. Высокая строгая девушка. И спокойная. Волосы подстрижены по моде.

Я тоже не такой, как раньше, я не подбегаю к ней, как год назад, когда легко было хохотать и дергать за руку ее, соседскую девчонку. А впрочем, что изменилось?

— Здравствуй, Ира! Она поворачивает голову.

— А, здравствуй, рыбак! — Она радостно улыбается — по-прежнему, по-прошлогоднему. — Я тебя не видела двести тысяч лет. Ты стал морским волком?

— Бороздим речную гладь. Нынче здесь, завтра — там.

— Не успел приехать и сразу поплыл рыбу ловить. Эх вы, мальчишки! — И она улыбается уже новой, незнакомой мне, чужой улыбкой. — Мальчишки, — повторяет она, вытянув губы.

— А вы, девчонки, все зубрите? — говорю я. — Не можете без пятерок? Не можете быть отстающими ни от моды, ни от науки?

— Нет, ты все-таки мальчишка! — возмущается Ирка. — Опять дергаешь меня за косу. А где рыба, которую ты наловил? Мне ты ее, конечно, не принес?

Зачем она говорит со мной таким опереточным тоном?

— Рыбу мы съели, — говорю я. — Сварили и съели. Семья-то большая.

Подходит трамвай. Мы садимся.

— Ты извини, что я не ответила тебе, — говорит Ирка, — болела мама, да и адрес у тебя все время меняется.

— Конечно, Волга большая, — говорю я. «Зачем я сел в трамвай и куда я поехал с ней? Может быть, она едет на свидание? Вполне возможно».

— Я вообще-то еду на пристань, узнать, когда подойдет наш пароход, — сообщаю я торопливо. — А ты куда?

— А я на тренировку… — быстро отвечает Ирка. — Ты не проводишь меня?

Я сразу чувствую себя счастливым.

Мы выходим около спортгородка. Идем молча. Ирка вздыхает, сжимает губы и смотрит перед собой, будто шагает по канату. Такой она была всегда, когда выходила отвечать на экзаменах. Мне становится тревожно. Сейчас она что-то расскажет, и будет все иным: и небо, и Волга, и ее прическа, и мы сами.

— Знаешь, я тебе не отвечала, потому что тут такое началось… Он приезжал сюда на соревнования… Ты его должен знать по газетам… Он знаменитость. Разве ты ничего не слышал? — спрашивает она меня виновато и вдруг краснеет, краснеет вся, до кончиков ушей, растерянно моргает и отворачивается.

Мы опять идем молча. Ирка встряхивает головой и продолжает весело, беспечно:

— Я хотела уехать с ним. Знаешь, это, наверное, как острый приступ малярии… Меня всю трясло целыми днями. На меня смотрели как на помешанную… В школе обо мне сочиняли анекдоты. Родители устроили из дома крепость. В общем, история в духе Тургенева. Только он не оказался Инсаровым, а я Еленой.

Ирка смеется:

— Теперь у меня в голове никаких глупостей…

Мы останавливаемся около входа во Дворец спорта.

— Ты могла бы и об этом написать, — говорю я и вдруг тоже краснею.

— Нет. Зачем морскому волку знать о глупых страданиях неудавшейся Елены?

— Нет, уж ты пиши, — говорю я твердо. — Обо всем пиши.

— Ну, до свидания, Летучий Голландец, — вздохнув, говорит Ирка и подает мне руку. Рука у нее холодная, как после купания. — У меня тренировка кончится через два часа. Если хочешь, приходи сюда же. Ты мне все-таки расскажешь о своих странствиях?..

Она убегает.

Я еду на пристань. В диспетчерской я узнаю, что «Армавир» подходит сверху, и мне остается всего полтора часа на сборы.

Через неделю после экзаменов Сашка Бутыркин, по прозвищу Закон Сохранения Энергии, висел в гамаке собственной конструкции под яблонями и ничего не делал. Вернее, смотрел в небо. Прохваченная солнцем янтарно-зеленая листва яблони плыла мимо знойного снега облаков. Пахло укропом и горячей землей. Изнеможенно квохтали куры. Петух пропел и с клекотом втянул воздух. Из-за угла дома донеслось обиженное попискивание, чавканье, звук пинка и визг.

Мать крикнула:

— Уйди! Я вот тебе!

Сашка догадался: это утята клевали моченый горох, а кривоногий щенок растолкал их и пролез к корыту.

Все это не интересовало Сашку ничуть. Все это было давно устроено, шло своим чередом. Все было мелко и обыденно. Какие-то утята, щенок, жарища! Сашка не двигался и старался ни о чем не думать. Зачем? Он собирался тратить энергию только на великие дела. Кроме того, последние научные открытия подтвердили Сашкину догадку о том, что энергия исчезает, то есть затраченная сила не возвращается к человеку. Об этом Сашка заявил даже на уроке учителю, опровергнув тем самым основной закон физики. Впрочем, началось это у Сашки давно, когда ему было девять лет. Он стоял как-то вечером на берегу озера и глядел на закат. Малиновое солнце садилось прямо на трубу консервного завода. Мать позвала: