ОН. Я вас отлично понимаю.

ОНА. Ничего ты не понимаешь. И главное — не хочешь понять.

ОН. Да? А Филимонов считает, что, кроме него, никто в управлении этого сказать не может. Наша главная задача — проявить твёрдость и принципиальность.

ОНА. С ума сойти можно. Она что, рядом? Ответь: да или нет.

ОН. Конечно. Само собой.

ОНА. Зачем ты мне сказал в прошлую среду, что вечером у тебя партсобрание? Ты же беспартийный.

ОН. Есть профсоюз.

ОНА. А те стихи ты не сам сочинил. Это так, монтаж… «Обида жгёт, разлука ранит, в душе мечты и в сердце дрожь. Любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь».

ОН. У каждого человека есть своё мнение.

ОНА. Не звони мне больше. Ты слышишь?

ОН. Да, я слышу вас, Михаил Николаевич. На этом мы сейчас закруглимся, а то уже на меня жена строго смотрит, что я так долго с вами разговариваю. Я думаю, мы завтра…

ОНА. Ни завтра, ни послезавтра, никогда.

ОН. На хоккей? Нет, я лучше по телевизору посмотрю. Это даже интересней.

ОНА. Подожди… Подожди… Ты говоришь — на тебя сейчас строго смотрит…

ОН. Совершенно точно.

ОНА. Врёшь.

ОН. Не понял.

ОНА. Я из автомата говорю, который в булочной напротив твоего дома. Вот я своими глазами вижу — твоя жена входит в подъезд… Значит, ты и сейчас меня обманываешь. Ну, скажи, только побыстрей, а то войдёт жена. Скажи, Михаил Николаевич, я очень спешу, мне ещё надо успеть взглянуть на себя в зеркало, какой у меня глупый и жалкий вид. Прощай!

ОН. Большое спасибо, непременно передам. Она как раз вот только сию минуту вошла… С Мартыненко говорил. Тебе привет. Давай скорей обедать, а то я голодный, как пёс, и к тому же вот-вот начнётся хоккей. Так что давай в темпе!