Александрова гора, Синий камень, Городище, величественные укрепления Переяславля-Залесского, белокаменный Спасо-Преображенский собор — все они являются безмолвными свидетелями героической истории наших предков и красноречиво рассказывают нам о тех далеких временах. Мы всегда должны помнить, что с ними связаны жизнь и борьба великого гражданина и воина Русской земли Александра Ярославича Невского.

Княжеская власть у новгородских словен, как и у других восточнославянских племен, возникла из власти племенного вождя. И в этом нет ничего самобытного, характерного лишь для наших предков, ибо аналогичное явление прослеживается у разных народов. Известно, например, что у древних германцев племенной старейшина-вождь, военачальник, со временем превратился в короля [197] .

Однако в исторической литературе (дореволюционной и советской) неоднократно высказывалось мнение о чужеродности и вторичности княжеской власти в Новгороде, привнесенной якобы со стороны сперва варягами, а потом киевскими правителями. В современной историографии эту точку зрения особенно настойчиво проводит В.Л. Янин. «Вся история возникновения Новгородской республики, — пишет он, — представляется результатом длительного столкновения княжеской власти с боярством, а вечевые органы противостоят в этой борьбе органам княжеской администрации. Поскольку это так, то в самом их столкновении, завершившемся победой боярства, мы усматриваем торжество той традиции государственности, которая берет начало в древних органах эпохи разложения первобытнообщинного строя. К родо-племенной старейшине генетически восходят и вече, и посадник, и господа. В отличие от норманистских установок, возводящих установление правопорядка на Руси к призванию варяжской династии, мы видим в истории Новгорода победу традиционной, растущей из местных корней государственности над княжеской, ее большую жизнестойкость и обладание более сильными возможностями» [198] . В.Л. Янин, следовательно, исключает новгородского князя из генетического ряда, восходящего к «родо-племенной старейшине». Такой подход противоречит не только данным этнографической науки, относящимся к проблеме формирования власти в древних обществах, [199] но и конкретным указаниям источников на наличие князей у ильменских словен. Повесть временных лет, например, рассказывая о «княжениях» у восточных славян, называет среди прочих и словен [200] . Показательны также сообщения арабских писателей о царе одной из трех групп русов, именуемой «ас-Славийа» и локализуемой исследователями в области ильменских словен [201] . На основании этих и других сообщений можно заключить о существовании княжеской власти в словенском обществе еще до появления в нем варягов.

Таким образом, княжеская власть в словенском союзе племен — исконный институт, уходящий своими корнями в первобытность. Словенский князь накануне прихода варягов олицетворял власть, гарантирующую целостность и благоденствие коллектива [202] . Он выступал в качестве племенного вождя, исполнявшего общеполезные функции. Варяги сыграли заметную роль в развитии княжеской власти у ильменских словен. Совершив «государственный переворот» посредством физического устранения местных правителей, [203] они ускорили рост публичной власти, поскольку в меньшей мере были связаны с местным обществом (а следовательно, и менее зависимы от него), чем туземные вожди [204] . Последующая практика управления Новгородом с помощью князей и посадников, присылаемых из Киева, содействовала тому же.

Надо сказать, что уход Олега из Новгорода в Киев заметно повлиял на судьбы княжеской власти в волховской столице. Вопреки господствующему мнению об объединении Новгорода с Киевом после того, как последний был занят Олегом, необходимо заявить, что в действительности ничего подобного не произошло. Новгород оставался самостоятельным. Сохранялось (во всяком случае до середины X в.) определенное равенство двух крупнейших политических центров восточнославянского мира [205] . Правда, Новгород оказался в невыгодном положении, лишившись собственного князя. Поэтому новгородцы упорно боролись за возвращение княжеской власти на волховские берега. Стремление иметь своего князя объясняется разными причинами политического и религиозного свойства. Наличие князя уравнивало Новгород с Киевом. Кроме того, на князе лежала обязанность исполнения некоторых жреческих функций, без чего нормальное отправление языческого культа становилось невозможным. Поэтому с точки зрения религиозной новгородцы нуждались в князе. И еще: на князя тогда смотрели как на существо высшего порядка, наделенное сверхъестественными способностями, присутствие которого благотворно отражалось на жизни людей. Не случайно С.М. Соловьев по поводу просьбы новгородцев дать им князя, обращенной к Святославу, замечал: «Мы знаем религиозное уважение, которое питали северные народы к князьям, как потомкам богов, одаренным вследствие того особенным счастьем на войне» [206] . Cама же сцена встречи Святослава с новгородцами, изображенная летописцем, достаточно выразительна: «Придоша людье ноугородьстии, просяще князя собе: "А ще не поидете к нам, то налезем князя собе". И рече к ним Святослав: "А бы пошел кто к вам". И отпреся Ярополк и Олег… И реша ноугородьцы Святославу: "Въдай ны Володимера". Он же рече им: "Вото вы есть". И пояша ноугородьци Володимера к собе…» [207] . Как видим, новгородцы хотят получить именно князя, а не просто посадника, каковым мог быть любой высокопоставленный в Киеве «княжой муж». Новгородцы хорошо понимали различие между княжением и посадничеством и не смешивали эти два института [208] . Опираясь на летописные сведения, можно говорить о том, что главный смысл борьбы Новгорода с Киевом в X в. заключался в восстановлении княжеского стола в волховской столице как средства приобретения независимости по отношению к киевским правителям.

К своей цели словене шли, преодолевая противоречивость жизненных ситуаций, вызываемых столкновением интересов киевской и новгородской общин. В Киеве смотрели на посылаемых в Новгород князей как на своих агентов, осуществляющих прокиевскую политику. В Новгороде же, наоборот, надеялись использовать их в качестве опоры в достижении политической свободы. Для этого надо было подчинить своей воле прибывающих к ним властителей, приучить их к местным традициям и порядкам, т. е. ослабить их связи с «матерью градов русских». И это новгородцам порою удавалось. Ярким примером тут может служить Ярослав, который ради Новгорода пошел на разрыв с родителем своим — великим князем Киевским Владимиром. Согласно Повести временных лет, Ярослав в 1014 г. прекратил выплату «урока» Киеву в сумме двух тысяч гривен, доставляемого ранее исправно новгородскими князьями и посадниками [209] . Ярослав, следовательно, отказался платить дань Киеву, о чем, кстати, свидетельствует НIЛ: «Ярославу же живущу в Новегороде и уроком дающю дань Кыеву 2.000 гривен от года до года, а тысящу Новегороде гридем раздаваху; и тако даяху въси князи новгородстии, а Ярослав сего не даяше к Кыеву отцу своему» [210] . Дань являлась основным признаком зависимости восточнославянских племен от Киева [211] . Поэтому прекращение ее уплаты означало прямое неповиновение киевским правителям. Отсюда понятно, почему поступок Ярослава вызвал негодование у Владимира, решившего выступить в поход против сына-изменника. И только смерть великого князя помешала его осуществлению. Однако угроза порабощения со стороны Киева сохранялась. Вот почему новгородцы активно помогали Ярославу в борьбе с преемником Владимира на киевском столе Святополком, стремившимся убрать с пути своих соперников, чтобы стать «единовластцем» на Руси. Последнее сулило новгородцам ужесточение зависимости от поднепровского властителя. И они, позабыв о распре с Ярославом, дружно поддержали его, собрав большую рать против Святополка. С их помощью Ярослав вокняжился в южной столице. Победитель щедро вознаградил помощников: «Нача вои свои делите, старостам по 10 гривен, а смердом по гривне, а новгородцом по 10 гривен всем, и отпусти их всех домов…» [212] . Какое-то время Новгород управлялся без князя. Правда, Ярослав нередко и подолгу бывал там. Поначалу он вообще более уверенно чувствовал себя в Новгороде, чем в Киеве, но постепенно князь врос в киевские дела, и приязнь к новгородцам в нем ослабла.

Итак, во второй половине X — начале XI в. Новгород не только возродил у себя «княжение», но и добился осязаемых результатов в превращении княжеской власти из наместнической, подчиненной Киеву, в свою собственную общинную власть, подотчетную местному вечу. Это был волнообразный процесс. Князь, прибывший в Новгород, стараниями новгородцев приобретал свойства местного правителя, стража и проводника новгородских интересов. Но по возвращении на княжеский стол в Киев они отходили у него на второй план или вовсе улетучивались. Новгородцам приходилось начинать работу снова. Именно такой ход вещей демонстрируют княжения в Новгороде Владимира и Ярослава. Сказывалась и монополия на княжескую власть, установленная Рюриковичами. Завоевание Киевом соседних восточнославянских племен сопровождалось избиением или пленением туземных правителей и занятием их должностей представителями Рюрикова рода. Владимир Святославич подводит итоговую черту этой политике: «И посади Вышеслава в Новегороде, а Изяслава Полотьске, а Святополка Турове, а Ярослава Ростове. Умершю же старейшему Вышеславу Новегороде, посадиша Ярослава Новегороде, а Бориса Ростове, а Глеба Муроме, Святослава Деревех, Всеволода Володимери, Мстислава Тмуторокани» [213] . В результате новгородцы вынуждены были брать князей только из Киева, что создавало серьезные трудности в перестройке княжеской власти в соответствии с их видами. Ситуация несколько изменилась к исходу XI в. Разросшийся род Рюриковичей стал менее консолидированным и более подверженным внутреннему соперничеству и «которам». Перед новгородцами открывалась возможность играть на княжеских междоусобицах, добиваясь своих целей.

Вырабатываются способы воздействия на князей в угодном для Новгорода смысле. Важнейшими из них были два: изгнание и «вскормление». Перспектива изгнания, несомненно, влияла на поведение правившего у новгородцев князя, направляя его деятельность в нужное для них русло. И если он не оправдывал надежд новгородского общества, ему указывали «путь чист». Такой участи подверглись Ростислав, Мстислав, Глеб и Давыд [214] .

«Вскормление» состояло в том, что новгородцы, взяв к себе по договоренности с великим князем какого-нибудь княжича-отрока, старались воспитать его таким образом, чтобы сделать из него правителя, властвующего в согласии с интересами местного общества. Поэтому «вскормление» надо рассматривать как средство превращения власти князя-наместника, внедренной извне, в княжескую власть новгородской общины. В качестве примера сошлемся на князя Мстислава. «Вскормленный» новгородцами, он княжил на новгородском столе в общей сложности почти 30 лет. Новгородцы дорожили им прежде всего потому, что «вскормили» его. По этой причине они отвергли в 1102 г. сына великого киевского князя Святополка, которому, несмотря на все старания, не удалось навязать новгородцам свою волю [215] .

Следующий момент в трансформации княжеской власти в Новгороде из силы внешней во внутренний политический институт связан с вечевым избранием князя и с заключением договора, «ряда», с избравшей его на княжение общиной. Первый такого рода случай зафиксирован летописью под 1125 г., когда «посадиша на столе Всеволода новгородци» [216] . Заменив княжеское назначение избранием, новгородская община серьезно подорвала наместничьи функции князя. На аналогичный эффект было рассчитано взятое Всеволодом по требованию новгородцев обязательство княжить в городе до гроба. Однако он не только нарушил уговор, но и доставил Новгороду столько неприятностей, что был с великим бесчестьем изгнан. Произошло это в 1136 г. на фоне бурных вечевых сходов, в которых, помимо жителей Новгорода, принимали участие псковичи и ладожане. Изгнание Всеволода окончательно ликвидировало власть Киева над Новгородом, вызвав существенные изменения в отношениях князя с новгородцами. Перестав быть ставленником (наместником) киевских властителей, новгородский князь делается носителем местной власти, будучи зависим главным образом от веча. Отпадает необходимость «вскармливания» и пожизненного правления князей в Новгороде, что приводит к более частой их смене в Новгородской волости. Нельзя, разумеется, утверждать, что влияние Киева на замещение княжеской должности в волховской столице полностью прекратилось. Престиж его еще был высок. И новгородцы внимательно следили за переменами на киевском княжении, сообразуя с ними собственный выбор. Но это было воздействие, обусловленное в большей мере авторитетом, чем силой. Конечно, тут сказывались и политические соображения, связанные с межкняжеской борьбой, приобретавшей все более ожесточенный характер. И все же говорить о диктате, идущем из Киева, как это имело место раньше, не приходится.