В кордегардии он сел в дальнем углу, в том, где самое темно, снял шляпу, расстегнул ворот, передвинул шпагу, чтобы не мешала, и строго сказал Колупаеву, чтобы если вдруг что, его сразу будили. Колупаев ответил: так точно. Тогда Иван прислонился к стене, зажмурился и приказал себе вставать, как только придет смена караула. И заснул.

Сон был старый, Иван его часто видел. Это ему снилось, как он в первый раз приехал в Великие Лапы. Его тогда Базыль привез из Петербурга, из корпуса, на все лето, на вакации, и дядя Тодар его встретил. Пир тогда был очень знатный, шуму и веселья было много, а после дядя Тодар встал и начал рассказывать о том, как он вместе с королем Станиславом бежал из Данцига. О, это была его любимая история. Еще бы! Ведь тогда фельдмаршал Миних, а это он командовал осадой, за королевскую голову посулил десять тысяч червонцев, а они с ним взяли и сбежали! Дядя тогда сидел с мушкетом, а Станислав на веслах, они плыли вниз по Висле, а Миних бомбил город, и от этих бомб все небо было красное, а грохотало так…

А дальше дядя Тодар в тот раз рассказать не успел, потому что вдруг раскрылась дверь, вбежал Базыль и закричал, что Хвацкий наехал, что уже запалили дворы и надо спешно отбиваться! Дядя Тодар, а за ним все его гости, сразу стали хвататься за сабли и выбегать из-за стола. За окном уже послышалась стрельба. Дядя Тодар закричал, что он их сейчас всех передушит как собак, и уже было кинулся в дверь…

Но после вдруг опомнился и отступил в сторону, чтобы другим не мешать, и закричал: Янка, ховайся вон туда, а то тебя еще зацепят; Базыль, ответишь головой за паныча! И только после побежал за остальными. А Базыль кинулся к Ивану и схватил его в охапку, а Иван стал отбиваться и вскочил…

Иван вскочил и осмотрелся. Он был в кордегардии, в углу, а перед ним стоял Колупаев. Колупаев отдал ему честь. Иван спросил, случилось ли чего. Никак нет, ответил Колупаев, все спокойно. И у царицы тоже. А приходил ли кто оттуда, спросил Иван. Приходил, ответил Колупаев. Кто приходил, спросил Иван. Гардеробмейстер Шкурин, сказал Колупаев, но он ничего не сказал, а только посмотрел на вас, ваше благородие, на спящего, и вышел. Я сразу за ним и говорю, чего тебе, а он: мне ничего, мне только было велено спросить, не нужно ли ему чего, а если спит, то, значит, ничего не нужно. И он, ваше благородие, ушел. А вы еще с полчаса почивали. А после вдруг заругались и вскочили. Сказав все это, Колупаев замолчал. А у Ивана сна уже ни в одном глазу не было. Он уже ясно понимал: все это неспроста, ночь будет очень неспокойная! И еще: а что он может? Ничего! У дяди Тодара были паны, а у него кто? Колупаев? Подумав так, Иван крепко поморщился, застегнул ворот и поправил шпагу, надел шляпу и вышел во двор.

Во дворе было тихо и пусто. И было уже довольно поздно, просто по-летнему еще достаточно светло. Иван пошел ко дворцу. Там на крыльце стоял уже другой солдат, Васильев, — значит, с досадой подумал Иван, он проспал смену. Ну да чего в жизни не случается, лишь бы только какую беду не проспать, пытаясь успокоить себя, думал Иван дальше, вступая в Парадную залу. В Парадной зале было пусто, и ни одна свеча не горела, и двери все были закрыты, даже двери в галереи. То есть они, конечно, были не закрыты, а просто прикрыты, подумал Иван, любую из них толкни — и она откроется, и это в его праве, он же здесь комендант, а все, кто здесь есть, это его поднадзорные, даже царица…

Но все равно он делать этого не стал, то есть не тронул двери, а только немного постоял, после даже походил из угла в угол и очень сердито подумал, что жаль, что здесь не паркет, паркет бы расскрипелся — и Шкурин сразу вышел бы, а он бы от него потребовал отчет, что здесь да как…

А так пол не скрипел, Шкурин к нему не выходил, и Иван вскоре остановился, еще немного подождал, а после вышел из дворца и пошел по постам. Посты были в полном порядке, просто даже брала злость. А особенно она его взяла, когда он пришел на главный пост, то есть под царицыно окно, где теперь стоял Маслюк. Маслюк отдал честь и доложил, что у него все в порядке. Докладывал Маслюк вполголоса, с оглядкой. Иван тоже посмотрел на то окно. Оно было задернуто гардиной, но если присмотреться, то было заметно, что там внутри горит свеча. Иван вопросительно посмотрел на Маслюка. Маслюк — и это уже совсем шепотом — сказал:

— Это они книжку читают, ваше благородие. Это они так всегда. И каждый день новую!

Иван спросил:

— А ты откуда это знаешь?

— Так ей их из города возят и возят.

— Кто?

Маслюк подумал и уклончиво сказал:

— Ну, когда кто.

Иван больше ни о чем его не спрашивал, а только еще раз посмотрел на окно, опять ничего там не увидел, отвернулся и пошел дальше. Теперь он шел просто по парку и думал, что они здесь все как будто сговорились — Колупаев, Шкурин и солдаты, все они здесь за нее, а его просто водят за нос. И это еще хорошо! А вот когда приедет тот, кого они все ждут, — а то, что ждут, так это сразу чуется, — тогда они себя покажут! И сразу всем скопом на него накинутся, если решатся, а не решатся, так просто накинут удавку — и даже пикнуть не успеешь. Или возьмут как языка…

Только какой с него язык, думал Иван, сворачивая дальше, он же ничего не знает! А еще, думал Иван, чего это он такое выдумывает? Что это за разговорчики такие и откуда у него такое паникерское настроение? От безделья, от чего же еще! А вот сейчас прискачет эскадрон, и сразу все переменится, потому что бездельничать будет некогда. Он тогда сразу сдаст команду и прямым ходом в город. А там уже ночь… Ну так она же летом какая короткая, такую он в любом трактире пересидит! А утром сразу в канцелярию и подаст прошение: так, мол, и так, в силу вдруг сложившихся обстоятельств прошу отставить меня срочно. Они, конечно, сразу начнут говорить, мол-де, ты, ротмистр, что, наших порядков не знаешь? А он им тогда прямо: знаю, и еще как, но я же не к вам обращаюсь, а на высочайшее имя, и если вы сами не можете, то дозвольте только ему намекнуть — и мое дело сразу сладится! И так оно и будет, ибо царь же говорил, что любая моя просьба сразу исполняется. А тут даже не просьба, а личное право, дарованное им же высочайшим манифестом от восемнадцатого февраля о вольности дворянской от всякой военной и гражданской службы… Нет, Иван им такого, конечно, не скажет, а просто лично явится, Семен ему в этом поможет и вручит лично в руки, царь засмеется и скажет: а я так и думал, что ты будешь об этом просить, потому что мундир у тебя был не по форме, болтался балахоном, и Дружок это сразу учуял, благодари его, господин ротмистр, это он за тебя ходатайствовал — и засмеется, и подпишет! И они с Семеном сразу к лучшему портному, там в два часа управятся, переоденутся в вольное, статское, после в наемный экипаж — и на Литейную, и там Даниле Климентьевичу и Марье Прокофьевне в ноги, а Анюте перстенек — и дело сразу сладится! И где венчаться? Там же, где еще! И… О! Тут Иван даже остановился и даже головой покрутил. Потому что а царица что? Она тоже у царя спросит: а где тот ротмистр, куда он подевался? А царь ей ответит: а ты, Катрин, не знаешь, что ли? Он же на своей Анюте женится! И тогда царица им: я обещала, и я помню, господин Заруба, что как только у меня появится такая возможность, а она теперь появилась, вот я и готова сделать вашей невесте царский подарок, говорите, какой. Да никакой, мы ей скажем, нам подарок не нужен, ваше императорское величество, у нас все есть, ну разве только если такая мелочь для вас, как Виленский трибунал. И это все совершенно законно, вы не сомневайтесь, ваше величество. Даже ваш обер-гофмейстер Панин, такой бывалый, тонкий дипломат, и тот нам говорил, что это очень просто можно посодействовать, там же живые люди заседают, и у них у всех разные трудности… Ну и так далее. Царица рассмеется, скажет: воля ваша. И тут же сядет и напишет письмо кому надо. И уже, может, даже в августе, а в сентябре — это даже без всякого сомнения, они с Анютой соберутся и поедут. А Базыль поедет первым, чтобы там все приготовить к приезду молодых. И чтобы Хвацкий знал, собака, кто туда едет, и чья теперь сила, и чья сабля острей! «Ат, я ему», — думал Иван…

Но вдруг встрепенулся и прислушался, услышал стук копыт — копыта были хорошо подкованы — и повернулся на звук. А после пошел ему наперерез, быстро пошел, а потом побежал…

И когда выбежал на ту аллею, то сразу кинулся к ближайшей лошади и сразу ухватился за поводья!

— А! — крикнул верховой. — А ты не спишь! — и засмеялся.

Иван поднял голову на верхового и увидел, что это Семен. Семен смотрел на него весело и в то же время как-то очень настороженно. И еще: одну руку он держал на сабле, а во второй держал поводья второй лошади. Зачем она ему, удивился Иван, неужели такие дела начались?!