Несмотря на лёгкую щепотку разочарования в конце, мой маленький эксперимент выдал неожиданно шикарные результаты, отчего даже у Людвига младшего слегка поднялось настроение. В ближайшие дни, пока армия Клермонда не прибыла, а их разведчик ещё даже не начал свой объезд и плановый осмотр, можно было чутка расслабиться и немного повеселиться, тем более моё хорошее настроение этому способствовало.

Направляясь обратно в деревню, собирался купить у крестьян курицу, провести на ней пару опытов, а после, отдав бабам, приказать подать ту с брагой или чем покрепче, если найдётся.

Обретя силу, которая считалась в этом мире сказочными бреднями, я также собирался попробовать и другой запретный плод, что в последнее время сам старательно лез в мои руки.

Фелиция. Сочная, фигуристая, жопастая и с отличной большой грудью уже давно косо поглядывала на меня. Специально показываясь в самых провоцирующих позах, девушка напрямую намекала о готовности занять место средней сестры. Вот только мне до сего дня и Марьям хватало.

Бля, требовалось решить, в одиночестве ли мне мять спелые булочки русой красотки или же, быть может, стоит наказать ту, напоить, развратить и заставить Марьям мне в этом чуточку помочь. Так сказать, «примерить» в одной холодной постели двух ненавидящих друг дружку сестрёнок.

Пстричка* — то же самое, что щелбан.

Беда, как известно, приходит тогда, когда её ждёшь меньше всего.

Внезапная огненная вспышка, осветившая темнеющее небо, знаменовала начало атаки на Искру. Топот десятков копыт, крики местных женщин, редкое лязганье метала тех немногих наших воинов, решивших встретить врага, и он, скачущий в мою сторону Блюмонд с запасной лошадью, подвёл черту под моим первым полным поражением.

— Нас предали, Людвиг, бежим! — резко остановив коня и скинув мне в руки поводья, крикнул алхимик.

«Кто напал, кто и почему нас предал, откуда появился враг, если его априори быть в округе не должно?!» — в голове всё перевернулось вверх дном.

— Быстрее, Людвиг, или не успеем! — прокричал Блюмонд, глядя на то, как к нам с мечами в руках уже во всю неслась парочка клермондских наездников.

Я видел их грязные, частично спрятанные под подобными каскам шлемами лица, видел их улыбки, а также залитые кровью мечи. Этих ублюдков всего двое, и почему мы должны от них бежать?

— Людвиг! — вернув меня с небес на землю, вновь выкрикнул архимаг, после чего я со всей свойственной себе неуклюжестью взобрался на коня, и тот с места сорвался в галоп.

Лошадь быстро неслась по мягкой опасной лесной почве. Мимо пролетали хвойные деревья, толстые ветки, вынуждая пригибаться, рвали одежду, царапали кожу.

— Быстрее, быстрее, Людвиг! — кричал Блюмонд, чья лошадь с каждой секундой всё больше отдалялась от меня, а сам я, становился ближе к нагонявшей паре всадников. Клермондские выблядки матерились и обещали выпотрошить меня, а после, надев голову на кол, украсить ею выгребную яму. Сукины дети умело отвлекали, и в один момент, когда я в очередной раз оглянулся узнать, как близко враги, отвлёкшись, пропускаю ветку, что мощным ударом прямо в табло сбивает меня с коня.

Секундный полёт. Вижу, как ноги мои вздымаются выше головы, а после… глухой удар о землю. Из лёгких выбивает весь воздух, сам я, не в силе вздохнуть, руками хватаюсь за рёбра. На глаза наплывает кровавая жижица, лоб разбит, я едва ли могу пошевелиться, а враг… Даже сквозь гудение в ушах я слышу, как приближаются их кони.

— Ты покойник, ублюдок! — кричит один из них, поднимая коня на дыбы и желая затоптать меня своим скакуном. Вовремя прилетевший в кавалериста огненный шар опрокидывает лошадь и так же сбивает с седла наездника. Катаясь по земле и пытаясь сбить с кожаной брони обжигающее пламя, тот роняет из рук меч, отбрасывает в сторону шлем, позволяя мне увидеть, как магия Бареля, сантиметр за сантиметром поднимаясь в верх по одежде, начинает пожирать кожу и волосы налётчика.

— Сука-а-а-а! — истошно вопит тот, понимая, что пламя только сильнее разгорается, после чего, подняв меч, словно облитый бензином, бежит прямо на меня, желая забрать в ад вместе с собой.

Дышать всё ещё тяжело, старое тело от падения ноет и болит, но инстинкты выживания по-прежнему не утрачены. Поднявшись сначала на одно колено, после другое, рукой тянусь за топором и… Его нет?! Моего топора нет, слетел с петли во время падения.

А между тем человек-факел уже наносит свой рубящий удар, вынуждая меня в кувырке уйти в сторону. Врагу больно, он кричит и уже плохо видит, но мне нечем его атаковать. Шаря руками по пышно усеянной мхом земле, подбираю какую-то палку, а затем дряхлым гнилым дрыном пытаюсь отразить удар меча, что напополам разрубает корягу и едва не делит мой нос по горизонтали. Замах врага — мимо, ещё один рубящий, а следом колющий удар, не позволяя мне подняться, вынуждают упасть на спину. И тут под руку попадается камень.

В панике использую алхимию и пытаюсь создать из того подобие щита, но времени, отведённого мне, не хватает. Следующий удар горящего громит моё творение, подобно керамике, после чего одна единственная, оставшаяся в моей руке каменная ручка в точном сильном броске летит нападавшему в голову.

Горящий всё так же верещит, пятится, а затем, в очередной раз подняв меч над головой, замирает, утихнув, глядя на меня провалами своих выгоревших глаз, падает на спину. Враг пал, убит, но его красное, обтянутое кожей и выгорающее заживо лицо стоит у меня перед глазами. Даже в прошлой жизни я никогда не видел, чтобы люди вот так вот горели заживо.