Аяка с понурившейся головой вышла вперед, достала из кармана пиджака ключ. Нагнулась, чтобы вставить ключ в скважину. Я сразу же отвел взгляд от натянувшейся на ягодицах ткани. Да-а-а, было время, когда мы знатно покувыркались с Аякой... Но это было в прошлом, которое покрыто тайной и никто никогда эту тайну не узнает.

Сейчас я в дружеско-любовных отношениях с Кацуми и пусть не всегда ей верен, но и встречаемся мы пока без обязательств. Вот как только кольца скрепят наш союз, тогда…

Однако, и сейчас наши встречи дают повод не зацикливать взгляд на соблазнительных выпуклостях другой женщины. Вот Малыш не успел взгляд отвести, за что и получил поддых от Шакко.

Вот же собственница — и сама не ам! и другим не дам!

Ключ повернулся в замочной скважине с легким скрипом и дверь открылась. На нас с испугом уставились трое мужчин в нижнем белье. На полу в ванне с водой лежал очищенный батат, а вдоль стен, как песчаная преграда на блокпостах, лежали аккуратно сложенные мешки с ещё неошкуренным бататом.

У мужчин были разного цвета помятости на лице и теле. Синяки и ссадины покрывали кожу, делая её больше похожей на шкуру леопарда.

— Вы кто? — спросил я.

— Это… — начал было Малыш, но я остановил его взмахом руки.

— Я спросил у этих людей. Повторю: вы кто?

— Господин хинин, — поклонился мужчина с синяком под глазом. — Мы мирные бизнесмены, нас...

— Я тебе сейчас нос отгрызу! — прорычал Малыш.

— Нас вполне заслуженно посадили чистить батат, чтобы мы в полной мере осознали всю тяжесть своих преступлений, — тут же отбарабанил мужчина с синяком.

— Кикути? — спросил я на всякий случай.

Мужчина тут же кивнул в ответ. Он жалко улыбнулся, показав, что может плевать сквозь зубы. На месте левого верхнего зуба зияла дырка.

— Ваша работа? — спросил я Малыша.

— Нет, это он сам, — хмуро буркнул тот и посмотрел на Кикути. — Правда же?

— Да-да, я сам. Мне вдруг стало так грустно, так печально, что я разбежался и попытался пробить головой стену. Неудачно ударился лицом, вот и потерял зуб. Господин Малыш тут ни при чем, — сразу же подхватил Кикути.

Он был готов юлить, оправдывать своих похитителей, падать на колени и каяться во всем. Жалкое зрелище. Я бы посочувствовал ему, но… Но он же работорговец!

И он хотел продать в рабство Шакко и Кацуми!

Мало того, что занимался спаиванием и похищением девчонок, так ещё их потом и продавали. А в неволе вряд ли заставляли заниматься вышивкой крестиком…

В прошлой жизни я участвовал в спецоперации по устранению крупного наркобарона. Дом у него был — защищенная крепость, скажу я вам. Почти три часа воевали, пока не ликвидировали всех, кто отбивался. И в одном из подвальных помещений мы обнаружили мужчину и двух женщин.

Уже потом выяснилось, что это были туристы, которые путешествовали на своей машине. Люди барона остановили мужчину, его жену и дочку на дороге, ограбили, а потом сделали рабами. Им просто не повезло оказаться не в том месте и не в то время.

Бандиты держали рабов в подвале, выпуская только по ночам: убирать территорию, чистить выгребные ямы, мыть машины. Дочку и жену поначалу пользовали как женщин, но потом стали брезговать, когда скотское отношение превратило их из людей в животных.

Мы им дали хлеба, сухпаек и пришлось даже отбирать часть еды, чтобы не отравились избыточной едой. Так было, когда давали пленникам Освенцима хлеб — они съедали буханку за раз и тут же падали замертво, так как желудок не был готов справиться с таким количеством еды.

Младший сержант с трудом отобрал еду, чтобы отдать позже, когда включится в нормальное функционирование пищеварительная система. Младшая женщина тут же упала на спину и расставила ноги, умоляя взять её, даже вдесятером, лишь бы мы дали ещё кусочек хлеба... В горле встал ком не только у меня, когда мы смотрели на эту семью, которую лишили права не то, чтобы на свободу — право видеть солнце.

Вот и сейчас, смотря на этих улыбающихся заискивающе мужчин в грязном нижнем белье, я видел вовсе не трех жертв произвола, а троих мразей, которым воздается по заслугам. Перед глазами вставала картина ни в чем не повинной семьи. Доведение до скотского состояния недавнюю благополучную ячейку общества. И если я сейчас, из человеколюбия, прикажу освободить этих троих, то они вряд ли поймут урок...

Да, это будет правильно, с одной стороны, но...

— Господин Кикути, вас и ваших друзей вскоре освободят. Сейчас я отчитаю своих нерадивых друзей и сразу же освобожу вас, — с вежливой улыбкой я взялся за ручку двери.