Особенно ловчий чурался женщин, ведь в них можно ненароком и влюбиться. Что бывает с сильными свободолюбивыми мужиками, стоит им втюриться в какую-нибудь красотку — он видел не раз. Видел, и временами испытывал перед женщинами настоящий мистический страх.

Прохождение третьего уровня крысиного подземелья походило на долгую рутинную работу, с той лишь разницей, что любая ошибка могла стоит ловчему жизни.

Забрасывая булыжниками очередное звено и затаптывая ногами тушку прапора, Босой в очередной раз задумался — почему измененные гррахами животные ведут себя именно так: словно болванчики с одной только заложенной им в мозг программой? С одной стороны — беззаветная самоубийственная преданность логову и стае. С другой — нежелание и лапой двинуть на защиту, например, первого уровня, если сама крыса живет на втором и, тем более, на третьем.

Крысы, ценой собственных жизней, словно проверяли охотника на прочность: как далеко он сможет пройти? Насколько хватит сил, отваги и ума?

На третьем уровне нужны были точность, осторожность и педантичность. Подземелье здесь разделялось на три части — от маленькой к большей. Каждая часть колоннами условно делилась на залы. Освещения никакого не было, и в первый раз попав сюда, Босой действовал наугад. Благо, лейтенантами тогда здесь и не пахло.

Установив на стенном выступе лампу, ловчий долго присматривался к поведению крыс. Движение их казалось хаотичным, но только на первый взгляд. В определенный момент, происходило это не чаще, чем раз в час, отвечавший за залу прапор начинал обход ее границ. Если вовремя шумнуть, тихонько, он отходил от своих солдат, проверить, в чем дело.

Шумнешь громче — и придется убегать на второй уровень, пережидать или убираться совсем. Шумнешь тише — надо будет сидеть и ждать следующий шанс, и так до бесконечности.

Прапорщик откликнулся на шорох, и спрятавшийся за изгибом стены ловчий успел схватить его поперек спины раньше, чем он вцепился в руку. Взмах, и жирное крысиное тело отправилось в далекий полет, прямо в не менее мерзкого сородича, находящегося в таком же «звании». Два командира сцепились, полосуя друг друга зубами и когтями.

На помощь бросились их звенья. С трудом понимая, кто побеждает, Босой иногда подбивал камнями самых резвых, что привело в итоге к взаимному уничтожению обоих отрядов.

Увидев впервые драку прапоров, Босой долго думал, почему они дерутся, да еще и так ожесточенно? Чтобы ответить на вопрос в точности, пришлось бы надолго поселиться в крысином царстве. И все же версия была: победивший прапор имел право бросить вызов лейтенанту или заменить его в случае смерти. Как и люди, крысы без раздумий убивали и рисковали собственными жизнями ради статуса, власти и более вкусной пищи.

И снова ожидание, иногда по нескольку часов. Перед каждым залом Босой спрашивал себя — почему он продолжает здесь находиться? Хвостов и ушей в рюкзаке хватит на месяц безбедной жизни, а то и на покупку какой-нибудь полезной редкости из прошлого. И все же он не уходит. Вдыхает запахи крысиных экскрементов, до рези в глазах всматривается в тьму, стараясь распознать движение, бросает камни, топчет гадкие шерстяные тушки и стоит, выставив перед с собой копье, когда нападают оставшиеся с небольшим отрядом лейтенанты.

Линия жизни неуклонно ползла вниз, руки отказывались подниматься, но он снова и снова садился на землю, и смотрел, и ждал. Босой точно знал, почему это делал, и все же не уставал задавать себе один и тот же вопрос и давать один и тот же ответ.

Он должен стать сильнее. Он должен заработать как можно больше денег, чтобы идти дальше, расспрашивать людей, платить им за кров, еду и, главное, за информацию.

Жизнь дала крутой поворот шесть лет назад, когда Босому было шестнадцать. Пыльник тогда отрядил самых сильных мужчин на трехдневную охоту, не удосужившись провести должную разведку. Отряд ушел, и Босой вместе с ними.

И почти сразу, то ли случайно, то ли по чьей-то наводке, к поселку подошла банда работорговцев. Они и в селение входить не стали, чтобы не нести случайные потери, только выставили условие — пять женщин в обмен на их мирный уход.

Времени дали до обеда, чтобы не успели организовать оборону или, не дай бог, послать за подмогой. Благо хоть не требовали только молодых, иначе бы поселок после такого хоть распускай, ведь без невест не будут здесь жить и женихи, да и у каждой молодухи был и отец, и ухажёр, и брат. Понимали это, наверное, и работорговцы, и чтобы избежать безжалостной погони, согласились хоть на вдов, лишь бы не были слишком старыми и на торгу потом хоть что-то стоили.

Пыльник, не зря все-таки носивший звание главного, в итоге сторговался на трех одиноких женщин, три мешка зерна, пять ящиков копченого мяса и семьдесят металлических пластин. И все бы кончилось ладно, одним огорчением от бессовестного грабежа, да только одна из женщин не стала дожидаться ужасов рабства и полоснула себе ножом по венам.

Пришлось заново рядиться, выбирать, кого отдать. И не держись Босой так отстраненно от поселковых, покажи он людям свою новую силу, может все и сложилось бы по-другому. Односельчане же здраво рассудили, что лучше потерять вслед за женщиной одного молодого диковатого парня, чем целую семью. Да и Босой никогда не скрывал, что собирался, чуть что, уйти из поселка сам и мать увести. Так что как ни крути, всем выгодно было отдать бандитам именно ее.