Тараканов он не обнаружил нигде. Почему-то именно они более всего беспокоили Петра Ивановича. Не мог он сопоставить вальяжную, белую, в драгоценностях Ирину Васильевну и здоровую усатую пакость, которая вдобавок еще и летает.

Пашка уже разделся и, тряся жирами, искал плавки. Плавки он, как выяснилось, забыл, а потому затрусил в бассейн в белых растянутых трусах.

– Слышь, Павел!
– крикнул Петр Иванович.
– У вас в религии жертвоприношения есть?

– Раньше были. Авраам сына своего хотел принести...

– Принес?

– Бог передумал, сказал: не надо сына.

– Ясно. Я вот что подумал: может, Наум ей как приношение дом отписал?

Пашка согнулся на краю бассейна, намереваясь нырнуть, солдатский жетон на цепуре, раскачиваясь, хлопал его по сиське.

– Ox, Пашка, ты и жирен! К Рождеству колоть будем...

– Я пойду скоро жир срезать.

– Ты что! Я пошутил! Сойдет со временем, рассосется...

– Он ее любит!
– крикнул Пашка.
– Он скоро умрет!
– и нырнул в бассейн. Вынырнул.
– Она будет сюда приезжать! И ты будешь сюда приезжать! Васин, принеси, пожалуйста, покушать.

Петр Иванович взял из холодильника ледяную биру для себя, Пашке воду коричневую, паштетик открыл индюшиный, сухарики достал, стружку эту ихнюю чипсы, и маслинку подцепил к пивку. Благодать!..

И пошел купаться.

Он долго сидел на дне бассейна, задержав дыхание, сколько мог охолождался. Когда воздух кончился, вынырнул, поплавал, снова нырнул. А когда вынырнул окончательно и открыл глаза, увидел, что от дома к бассейну мелкими шажками, опираясь на палочку, медленно движется крохотный старикан - ну, прямо, гном из Машкиной сказки...

– Приветствую!
– сказал Петр Иванович и полез на берег.

– Купайтесь, купайтесь на здоровье!
– Наум Аронович замахал на него палкой, загоняя обратно в воду.
– Мы ж никуда не спешим...

Но Петр Иванович вылез-таки и, слегка стряхнувшись, направился к старичку здороваться. Тот протянул руку.

– С приездом вас, Петр Иванович! Рад познакомиться. Вы уж извините, что так сразу: у Ирочки все в порядке?

– Нормально, Наум Аронович.

– Ну, и слава Богу. Присаживайтесь...

Они сидели с Наумом Ароновичем на краю голубого бассейна, отделанного мрамором, и вели неспешную беседу - два солидных, умудренных жизнью человека. Пашка все еще бултыхался в бассейне. Наум Аронович уселся под грибком от солнца в удобном пластмассовом белом креслице, Петр Иванович расположился рядом, только не под грибком, а на солнышке. На столике перед ними стояло пиво, орешки, еще какая-то дребедень. Как в кино. Благодать!..

– ...Ну, какой я ей был муж, Петр Иванович, посудите сами?..
– продолжал Наум Аронович свой рассказ об их с Ириной Васильевной молодости.

Хороший старикан, это Петр Иванович сразу усек. А что разоткровенничался так сразу с незнакомым человеком, тоже понятно - из Москвы человек, от Ирочки, с кем еще поделиться? Не с этими же, как их... хасидами. Да и осталось уж ему, видно, недолго...

– Я Ирочку-то практически и не видел: днем на работе, по ночам все сижу печатаю. Почерк у меня ужасный, машинистки не разбирали, приходилось самому, пояснил Наум Аронович.
– Допечатался до того, что пальцы стер до крови. Ходили с Ирочкой в "Галантерею", наперсток покупали. В наперстке и печатал. Какая ж это семейная жизнь?..
– Старик вздохнул.
– А потом она на гастроли уезжать стала...

Помолчали.

– А как у Ирочки с ногами? Когда сюда приезжала, я заметил, бинтует?

– Бинтует, - подтвердил Петр Иванович.
– На концертах стоять тяжело... Но не смертельно.

– Это у нее давно, еще после родов... А Наташенька, я слышал, второго ребенка ждет?.. Я еще и первого-то не видел, Машеньку... Как она?

– Красивая, - пробасил Петр Иванович.
– В бабку. И на пацана похожа. Хомяк вот у нее помер. Я ей петуха подарю, правда. Достойного, не клювачего...

– Значит, в доме все более или менее?

– Нормально... А ведь мы с вами тоже, выходит, родня, Наум Аронович? Петр Иванович подмигнул старику.
– Родственники непосредственно...

– Самые натуральные, - кивнул тот.
– Сваты, - он прикрыл глаза. Долгая дорога сюда сильно, видать, его утомила. Хоть и ехал он не в автобусе, как они, а в такси. Прямо из больницы. Самое главное - сидела в нем страшная болезнь, о которой он все знал по ихним израильским врачебным правилам. Скоро он, по всему видать, и правда того... С крыльца двинется... Да...