Она не слушала мою околесицу. Стала говорить, глядя перед собой, вдаль.

— Я как узнала, что ты за какими-то камнями магическими пойдешь, чтобы спасти Лес, чуть от ума не отстала. Это же опасно! Такое про Лес Старейшина рассказывал!

— Ты как узнала? — снова спросил я, уже догадываясь, кто мог проболтаться. — Митька проболтался?

— Что Митька? — теперь она глаза отводила. — Ну, Митька! И что?

Она отцепила мою руку, сложила свои на груди в замок, выражение лица сразу же переменилось.

— Я пошла к нему узнать, что с тобой не так! Ты какой-то странный сегодня был, будто больной! И я же видела, что вы к Старейшине ходили!

— Следила, что ли?

— Да больно надо следить за тобой! Вы как бычки на выгуле топали по улице! Вас все видели!

— Выпытала, значит, у Митьки…

— Ой! Да чего там выпытывать! У него все на конопатом лице видно! Аж сиял весь, как красно солнышко! Еще бы — со своим наставником, да еще и в поход! Ты его никогда в Лес с собой не брал! А сейчас чего?

Я решил умолчать о главной причине, сказал уклончиво.

— А сейчас нужен мне. Для поручения особенного.

— Какого поручения? — красивые губки исказились в недоверчивой усмешке.

— Ну, не знаю, весточку с ним домой передать. Что, мол, жив-здоров, иду по компасу, цель близка, ну и так далее.

— Чего ты мне тут чешешь? Весточку! Врать-то уметь надо! А ты никогда не умел! Все у тебя на хитром лице твоем написано.

Я тяжело вздохнул. Это что же, она еще даже не жена, а пилит уже вовсю! А что потом будет? Я не знаю, в каких там отношениях с ней Никифор был, но мне такого не надо и даром. Чувствую, что в своей настоящей жизни я придерживался других отношений с женским полом, более отдаленных, дистанционных.

Но, я-то городской. А тут, в деревне все совсем по-другому.

В этот момент в дверь снова тихо постучали.

— Кто? — крикнул я, вставая.

Полина перехватила меня за руку.

— Сиди! Кто надо — войдет!

Я упал обратно на табурет. Да, жесткая девушка. И как этого Никифора угораздило? Точно не мой формат…

Из-за печки выглянуло конопатое недоразумение с кривой ухмылкой на лице.

— Полина? — спросил он, кинул взгляд на меня. — А ты чего здесь?

Вместо ответа в него полетела деревянная ложка. Еле успел уклониться. Ложка простучала по деревянному полу, затихла в углу.

— Иди сюда, заговорщик! — не терпящим возражения тоном сказала Полина.

— А я чего? — пробормотал Митька, осторожно приближаясь. — Мне вообще не было велено кому-то докладывать.

— Но мне проговорился?

— Тебе как не проговоришься, — пробурчал он, прижался к печке. — Ты из кого хошь душу вынешь!

— Но! — прикрикнула Полина. — Ты тут мне без этого, понял?

— Понял, понял, — еще тише прошептал Митька.

Полина смягчилась, взяла меня за руку двумя руками, зашептала, заглядывая в глаза.

— Мне отец давно говорил, что кого-то Лес пришлет. Ему Старейшина все уши про это прожужжал. Но никто даже догадываться не мог, что Лес тебя выберет! Почему?

Я попытался тихо освободиться от ее хвата. Бесполезно. В ответ только пожал плечами.

— Да я сам в шоке! — только и сказал.

— Но ничего! — вдруг заговорила она серьезно. — Ты все сделаешь, как надо, вернешься с победой, и тогда уж точно я выйду за тебя замуж! Уже без всяких запасных вариантов! — и со словами — Ты мой герой! — придвинулась ко мне и буквально утопила меня в своем поцелуе.

Господи, я чуть не задохнулся от неожиданности.

Хорошо, хоть Митька так вежливо кашлянул, и сумасшедшая блондинка с порозовевшими щеками отпустила меня.

Чтобы прервать возникшую неловкую — по крайней мере для себя и Митьки — ситуацию, я спросил.

— А отец твой, Захар, тоже придет?

— Нет, отец не придет. Его ранили вчера в плечо выродки. Лежит он. Лекаря вызвали, говорит, отравленная стрела была.

— Так с ним все нормально будет? — спросил я.

— Тебе уже какая разница? — ехидно сказала она. — Ты в великий поход собрался! Лекарь сказал, что нормально. Яд у них слабенький какой-то. Оклемается к завтрему.

— Ну и ладно. Ну и хорошо.

Мы опять помолчали.

И опять, как в какой-то пьесе, в дверь тихо постучали.

Кто же еще-то может прийти? Только если…

Тихо, как кот, на кухню вплыл сухонький, сгорбленный Старейшина. Впечатление он производил не лучшее, словно за ночь лет на пятьдесят — учитывая его реальный возраст — постарел. Даже всегда живой, колючий взгляд потух, глаза затянулись пеленой.

— Вот что значит, потерять силу! — сказал он, медленно опустился на заботливо подвинутую Митькой табуретку, усмехнулся. — Так долго я по улице еще никогда за всю прошлую жизнь не шел!