– Чем конкретно занимаешься у Лукича?

– Говорю же, хожу по улицам, собираю слухи. Иногда слежу за точками вроде ресторанов или торговых лавок: какие машины подъезжают, какие уезжают, что за народ толкётся. Недавно в магазин автозапчастей ходил, что на Калюжке открылся, к ценам присматривался. Лукич, он же еще мастерскую держит, потому иногда требует узнавать расценки по поселку.

– Приглядывает, - поправил меня стригун.

Я спорить не стал, приглядывает Лукич за мастерской или держит... В хитросплетениях бандитской иерархии черт ногу сломит, кто кому начальством приходится, и кто главнее. По официальным бумагам дядька Степан директором считался, а Лукич сторожем. Но то по документам, а на деле ни одно серьезное решение без бобыля не принималось. Как что, Степан Никанорович к нему идет, а меня за дверь выставляет, чтобы не подслушивал. Вот и думай, кто из них главнее: тот, кто в кабинете сидит в начальственном кресле или тот, кто каждую ночь обходы совершает с любимым ружьем на плече.

– Значит просто гуляешь и всё?

– Вроде того, - пробормотал я, почуяв скрытый подвох.

И точно – сидящий напротив стригун ухмыльнулся, нехорошо так.

– А чё за документы строчишь по ночам?

– Я?

– Головка от ху… Чё за документы, спрашиваю?

– Лукич иногда приносит стопку счетов. Вот их содержимое и заношу в тетрадь: название деталей в один столбик, цену в другой, количество в третий.

– Сегодня вечером вынесешь из дома – поглядим, что за тетрадка такая.

– Не могу, – возразил я, и тут же затараторил, опасаясь словить очередного леща. – Лукич ночью не спит – с ружьем шлындает: то в мастерскую зайдет, то во дворе затаится, а то обратно в дом – чаи гонять. И нету у него никакого расписания, может за всю ночь ни разу не объявиться, а может дверью хлопать каждые пять минут. Говорю же, непредсказуемый он, поэтому незаметно свинтить не получится.

– А днем?

– А днем он её прячет, куда – не знаю.

– Фуфло гонишь?!

– Дяденька, клянусь чем угодно на свете - не знаю. Лукич тетрадку забирает и уходит в мастерскую. А уж где она там хранится, без понятия: может в сейфе прячет, может еще в каком потайном месте.

– Если прячет, значит что-то важное, - стригун поскреб заросший подбородок.

Я врал… Никуда Лукич эту тетрадь не прятал. Лежала она в верхнем ящике письменного стола. И только когда я заканчивал работу, он забирал её вместе с пачкой счетов. Не потому, что не доверял, а потому что не имел привычки хранить дома важные документы.

– А если я тебе вторую тетрадь подгоню?

– Дяденька, да хоть третью. Я первую едва заполнить успеваю, а если начать переписывать из одной в другую…

– Напрягись.

– Я-то могу, как курица лапой. Вот только Лука Лукич мазни не терпит, требует заполнять всё каллиграфическим подчерком. Да и вы после не разберётесь, где буквы закончились, а где цифры начались. Чистопись спешки не терпит.

– Что за слово такое - «чистопись», - стригун недовольно поморщился.
– Ладно, хрен с тобой, через неделю чтобы был на этом месте, ровно в это же самое время.

– Для чего?

– Для разговору.

Собеседник поднялся, отряхивая пыль с кремовых брюк, в которых, почитай, половина поселка ходила – широченных, подвернутых выше голой лодыжки. Их еще парусиной кликали из-за больших размеров. Неудобные, но что поделать, ежели фасон такой. Раньше в светлых брюках только бразилы щеголяли, а наши смеялись - говорили, что это западло и что не один нормальный пацан к подобному тряпью пальцем не притронется. И вот подишь ты, спустя пару лет перекочевала мода и в наш район. Но только на штаны, цветастые рубашки в Центровой не прижились. Вместо них носили майки-борцовки черной расцветки. Ну и кепарики – незаменимый аксессуар для любого пацана с района.

Стоявший передо мною бандит исключением не был. Поправил клетчатый козырек и предупредив напоследок, чтобы языком не трепал, скрылся за дверью.

Вот же ж гадство! Я от души лупанул кулаком по полу, только легче от этого не стало. И откуда только узнали про Лукича? Какая гнида растрепала, у кого живу и на кого работаю? И ладно бы только это. В самом факте того, что мелкий пацан шестерит на одну из бандитских группировок не было ничего удивительного. Каждый крутится как умеет. Тут другое интересно: откуда стригуну стало известно про тетрадь? Что я помимо шатания по улицам еще и бумаги по мастерской веду? Кто растрепал? Лукичу в том не было никакого смысла, а сам я держал язык за зубами…

«Стоп, а что если…», - я аж замер от внезапно пришедшей в голову мысли. Про тетрадь ничего не говорил – то правда, но ведь жаловался. Пацанам жаловался, что приходилось по вечерам много писать. Мозоли на пальцах демонстрировал. Помнится, Тоша тогда шутил, со Львом Толстым сравнивал, а Гамахен писюном дразнил. Делал это не в шутку, как было принято среди своих - напротив норовил посильнее обидеть. Он вообще был зол на меня в последнее время. Гадил по мелочам, но красную черту никогда не переступал. И вот случилось… Заложил меня стригунам, падла.

Сердце бешено заколотилось в груди, а глаза застила красная пелена. Я плохо помнил, как дождался прихода пацанов. Как накинулся на Гамаша, как огрел того невесть откуда взявшейся палкой. Огрел бы еще сильнее, но Малюта на пару с Тошей оттащили меня. Придавив к сухой земле, принялись поливать водой. Только тогда очухался. Слизнул пару капель и понял, что никакая это не вода, а дюшес – тот самый, что Гамахен обещался принести на посиделки.

– Успокоился? – проухал откуда-то сверху Малюты.