— Как сталкера?

— Не подавай Хавоку новых идей. И нет, я имею в виду, что ты заставляешь меня узнавать тебя.

— Ты имеешь в виду, что хочешь изучить меня.

— Нет. Не то слово.

— А какое будет правильным?

— Нет ни одного правильного слова. Ты заставляешь меня быть с тобой, чтобы я мог узнать все твои секреты. Ты заставляешь меня быть с тобой, чтобы я мог чувствовать…

— Что чувствовать? — пробормотала она, поглаживая его волосы на затылке нежными пальцами.

— Может, просто хоть что-то чувствовать. Сбивающая с толку женщина. Я должен быть сейчас опустошенным. Я должен оставаться устойчивым, чтобы не перекидываться, а потом появляешься ты, и иногда я хочу проверить себя и посмотреть, смогу ли я остаться стабильным рядом с тобой.

— Может быть, сможешь.

— До нашей первой ссоры. Пока ты не сделаешь что-нибудь, что меня расстроит.

— Например?

— Уйдешь. Ты меня зацепишь, правда, Дикая Кошка? Подсади меня на крючок, а потом уходи, и я так закручусь, что мне не поможет ни одна больница. Ты опасна для такого человека, как я.

— И ты опасен для такой девушки, как я.

— Хорошая девочка, — сказал он. — Теперь ты понимаешь. Я не тот человек, с которым можно дружить.

— Я не это имела в виду.

Озадаченный, Торрен слегка покачал головой.

Он собирался спросить, чем он опасен для неё, если она не имела в виду физическую опасность, но она взяла с диванной подушки пульт и включила телевизор позади них. Потом откинулась на кожаную подушку и хлопнула по сиденью рядом с собой.

— Иди сюда, Принц Конг Хавок Опасная Обезьяна. Я украла для нас пакет Скитлз из запаса сладостей Карла. Хотя я жадная и люблю красные, но не люблю желтые, так что угадай, что ты получишь?

Торрен усмехнулся и опустился на диван рядом с ней.

— Я не против желтых. — На самом деле они были его наименее любимыми, но его голос звучал совершенно честно. Хм. На самом деле, он просто хотел, чтобы она была счастлива и чувствовала себя комфортно, и он бы выбрал красные из пяти пакетов Скитлз только для того, чтобы сделать для неё целую упаковку.

— Посмотри на это, — сказала Кендис с чересчур яркой улыбкой. Она дважды хлопнула в ладоши, и свет погас.

— Отвратительно, — сказал он со смехом, представляя, как всё мигало в этой кабинке при издаваемых хлопках.

— Супер отвратительно, но я хочу, чтобы когда-нибудь также было у меня дома.

По телевизору шли начальные титры, но Торрен даже не знал, что они смотрят, потому что его внимание отвлекала на себя Кендис.

— Ты сейчас живешь в доме?

— Мааааленькая квартирка в нескольких кварталах отсюда. — Она сморщила свой милый носик. — В жару куча тараканов.

— Я могу избавиться от них. Я их опрыскиваю.

Её лицо стало комично пустым.

— Серьезно?!

— Да, правда. Это просто. Вероятно, мне придется сделать это несколько раз, но я избавлюсь от твоей проблемы с насекомыми.

— Хм. — Несколько секунд она смотрела в телевизор, а затем снова спросила более высоким тоном:

— Правда?

— Это не важно. Любой друг сделал бы это для тебя.

— Могу я тебе кое-что рассказать?

— Скажи мне что-нибудь. Без осуждения, всё выслушаю. Ведь я худший дьявол, в отличие от тебя.

Кендис помедлила, затем откинулась на спинку дивана, положила голову на подлокотник и закинула голые ноги ему на колени. Теперь он замурлыкал, как чертова кошка. Он провёл кончиками пальцев по её гладкому бедру и положил руку на её согнутое колено.

— Ты передумала?

— Нет, я просто думаю, хочу я тебе рассказать об этом или нет. Я не говорила об этом. Ни с кем.

— Ну, польза от сумасшедшего знакомого, которого вот-вот усыпят, в том, что твои секреты отправятся в могилу, и быстро.

— Никогда так не говори, — сказала она, и её глаза вспыхнули светло-золотым. — Даже если ты думаешь, что это произойдет, не говори об этом.

— Значит, мы притворимся, что это может продолжаться вечно?

— Да. И теперь я решила, что расскажу тебе, потому что ты просто обязан это услышать.

— Хорошо. Я готов.

— Я танцую, чтобы оплатить медицинские счета моего отца. Он был старшим оборотнем, когда у него была я. Он заболел.

— Чем заболел? — Оборотни нечасто болели, но и рождаться глухими они тоже не должны, а Женевьева, его сестра, была глухой.

— Это было дегенеративное заболевание. Врачи не могли разобраться. Со временем оно уничтожило его мышцы и кости, и это сопровождалось адской болью. Когда он умер в прошлом году, он весил восемьдесят фунтов. Он находился в хосписе семь месяцев, и это было дорого. Я ухаживала за ним с медсестрой. Мы работали посменно, и чтобы оплатить её и медицинские счета, я начала танцевать по ночам, потому что, что ещё я могла бы здесь делать? Что я могла сделать со своим набором навыков, чтобы каждый день зарабатывать деньги? Когда мне нужно было быстро оплатить счет, я просто работала в две смены «у Джема». До того, как он заболел, я приезжала сюда, чтобы проводить с ним лето, а затем возвращалась к своей жизни в Нью-Йорке. Я хотела стать танцовщицей. Настоящий танцовщицей. Я пробовалась в модные школы, но даже если бы я поступила, мы не могли себе их позволить. Так что я работала в этом баре, выступала. Танцевала с другими девушками. Я поставила для них всю хореографию, и когда у меня накопилось достаточно денег, я купила маленькую захудалую студию и преподавала детям уроки танцев. Я была счастлива, но скучала по отцу. А потом он заболел, и я вернулась домой. Дела пошли еще хуже, и я продала студию, чтобы оплатить часть его счетов. Ты знаешь из-за сестры, что оборотни не получают медицинской страховки. А потом он скончался, а у меня всё ещё были все эти кредиты на мое имя, так что я просто пытаюсь устоять на месте, пока не покрою все долги.