– Они хоть догадаются что–нибудь в холодильник поставить? – неожиданно спросил Здор.

– Ты же слышал – Вася даже поинтересовался, чего пить желаем.

– А ты?

– Я сказал, что шампанское.

– Да, в такую жару, после четырех часов духоты в самолете…

А дальше начались какие–то непонятные события. Выговский, сидевший за рулем, хотел было обогнать замызганный грузовичок, но тот неожиданно вильнул влево, и ему пришлось затормозить. Тут было явно нарушение сложившихся норм. Грузовичок откровенно хамил. Если, конечно, его водитель не был пьян. А в том, что он трезв, и Выговский, и Здор убедились на следующем же километре. Когда скорость джипа была погашена, к нему с двух сторон приблизились мотоциклы. На каждом по два человека – водитель и пассажир на заднем сиденье.

Почувствовав неладное, Выговский попытался увеличить скорость и обойти грузовичок, но тот опять оказался посредине дороги, подставляя замызганный свой зад под удар роскошного джипа.

И в этот момент с двух сторон ударили автоматные очереди – стреляли с задних сидений мотоциклов. Выговский резко рванул в сторону и сшиб один мотоцикл, а Здор, схватив с пола помповое ружье, высунулся в раскрытое окно и почти в упор послал заряд в спину ближайшего мотоцикла. Он даже видел, как заряд разворотил спину стрелявшего.

Но тут сзади снова ударила автоматная очередь, и Здор с простреленной головой свалился внутрь машины.

Досталось несколько пуль и Выговскому, но он еще нашел в себе силы нажать на тормоз. Грузовичок резко рванул вперед и ушел, затерялся среди машин. Уцелевшие мотоциклы тоже исчезли в солнечном пространстве дороги.

Джип замер, вильнув на обочину. Рядом остановились несколько машин, шедших сзади. Выговский склонился над Здором – тот лежал на сиденье, неловко свесившись вниз.

– Миша! Живой?!

– Нет, Игорь… Все… Конец… Конец… – Здор почему–то улыбался, но уже неживой улыбкой – это был предсмертный оскал.

Когда подъехала милиция, внутри джипа лежали двое. Один, с правой стороны, был мертв, второй еще дышал.

Выговский пришел в себя через трое суток. В палате был ночной полумрак, но он рассмотрел прикорнувшего на стуле милиционера. Рядом, прислоненный к спинке кровати, стоял автомат. Услышав стон, санитарка метнулась к дежурному врачу, тот прибежал, включил свет.

– Где я? – спросил Выговский.

Не отвечая, врач вытер испарину со лба, глубоко вздохнул, пытаясь унять сердцебиение.

– Ну что? – спросил милиционер.

– Будет жить, – врач опустился на соседнюю кровать. – Не знаю, долго ли…

В Коктебеле дождь со снегом.

Но снег до земли не долетает, превращается в воду. Я выхожу из номера, только чтобы поесть и купить в ближайшем магазине каберне и коньяк.

Шампанское не помогает – холодно.

На всем протяжении от Тихой бухты до Сердоликовой можно увидеть только одну черную фигурку – Жора после шторма ищет камни, чтобы выточить из них, выскоблить своим ножичком какое–нибудь чудище морское, земное, лесное…

Не знает бедолага, где искать – с меня нужно соскоблить совсем немного, совсем немного, чтобы возникло, проступило такое чудище, какого свет еще не видел…

После обеда дождь прекратился, снег исчез незаметно и неслышно. Выглянуло солнце, и за какой–то час асфальт успел даже просохнуть. Лишь в некоторых местах остались лужи, как слабое напоминание об утренней невзгоде.

Выйдя на набережную, я убедился, что она так же пустынна, как и во время недавнего снегопада. Жора уже не бродил по берегу, в полном одиночестве он стоял у парапета перед писательской столовой, как это бывало каждый вечер в июле, в августе, когда площадь была забита народом, когда шла бойкая торговля, а спустившиеся с гор мохнатые, тощие и голодные хиппи пели, собравшись в кружок и установив в центре черную шляпу для подаяний. И то, что хипповые мальчики и хипповые девочки хотят кушать, ни у кого не вызывало сомнений.

Увидев меня, Жора помахал рукой. Подойдя, я удивился – на парапете были выставлены каменные произведения – от самых целомудренных до самых бесстыдных.

– Как понимать? – спросил я и еще раз оглянулся по сторонам – от профиля Волошина до могилы Волошина на пляже, на набережной, в горах не было не только людей, но даже собак и чаек. Море грохотало, и ветер доносил брызги, даже сюда, на набережную, – каменные изваяния были влажными со стороны моря. – Как понимать?

– А! – Жора беззаботно махнул рукой. – Пусть подышат.

– Любят морской воздух?

– Да, – без улыбки ответил Жора. – Понимаешь, они ведь миллионы лет дышали именно морским воздухом. Иногда на столетия погружались в пучину, потом их снова выбрасывало на берег… А тут всю зиму в грязном мешке, в сарае… Пусть подышат, – повторил Жора. – Выпить хочешь?

– А что есть?

– Мадера. – Жора передернул плечами, будто я спрашивал о чем–то совершенно очевидном.

– Можно, – согласился я.

– Нужно, – назидательно поправил Жора и, порывшись в черной хозяйственной сумке, извлек початую бутылку золотистой мадеры и ресторанный бокал, завалявшийся с летних времен. – Не успел отдать, – пояснил Жора. – Летом верну.