— Позвонишь ей оттуда. Из Греции. Ей будет приятно.

— Странный отъезд получается, а, Виталик?

— Как посмотреть, — проговорил Евлентьев и замолчал. То ли задремал, то ли впал в забытье.

Самохин позвонил в среду, на следующий день. Встреча произошла, как обычно, на Савеловском вокзале, в машине.

— Старик, — быстро проговорил он, — все твои пожелания выполнены. Вот коробочка с машинкой, — он вынул из сумки и поставил между ног небольшой деревянный ящичек. — У тебя будет время привыкнуть к нему, присмотреться. Ты ведь хотел этого?

— Да.

— Сделано. Вот гонорар. Здесь пятьдесят тысяч. Очень неплохие деньги, даже для меня. Советую никуда их не сдавать и не торопиться тратить.

— Почему?

— Чревато. Засветишься.

— Учту, — Евлентьев с некоторой опаской взял небольшой пакет, завернутый в мятую газету, повертел в Руках и достаточно небрежно сунул в карман куртки — Можно не пересчитывать?

— Лучше, конечно, пересчитать, у нас положено пересчитывать. Но там действительно все правильно.

— Пятьдесят тысяч… Это плохо… Цифра какая–то четная. Лучше бы пятьдесят одна…

— Но и пятьдесят одна тоже делится пополам, — усмехнулся Самохин.

— У тебя, при тебе есть еще доллары?

— Нет, а что?

— Хотел попросить один доллар. Чтобы нечетное число получилось…

— Хорошо! — весело согласился Самохин. — Будем считать эти деньги авансом.

А основную сумму в количестве одного доллара я вручу тебе после выполнения задания. Идет?

— Годится. Сроки?

— Пока ничего не отменяется. Суббота. Как мы и договорились. В семь утра ты должен быть на месте. В районе лесного озера. От него пять минут ходьбы до поселка. Дорогу помнишь?

— Найду, — ответил Евлентьев. — Сколько там патронов?

— Полная обойма.

— Это хорошо.

— Погоду обещают солнечную, теплую. Все должно состояться.

— А при чем тут погода?

— В плохую погоду не ходят за грибами.

— Я смотрю, у вас все продумано, — усмехнулся Евлентьев.

— Да, у нас все продумано, — с нажимом произнес Самохин. — Я поручился за тебя, старик, надеюсь, ты не слиняешь с этими деньгами.

— Но ведь наше сотрудничество только начинается?

Самохин некоторое время рассматривал Евлентьева молча, с некоторой озадаченностью, словно не сразу понял, о чем идет речь. И эту заминку заметил Евлентьев, с удовлетворением заметил.

— Это хорошо, что ты так думаешь, — произнес наконец Самохин. — Не обещаю тебе много работы, не обещаю постоянной работы, но кто знает, кто знает Еще раз предупреждаю — осторожней с деньгами. Не сдавай и не спеши тратить. В любом преступлении…

— О каком преступлении ты говоришь? — удивился Евлентьев.

— Извини, старик… В любом деле самый уличаюший след — это денежный. Стоит легавым уловить в воздухе запах денег, как все остальное становится делом техники. Я тебя предупредил, — с нажимом произнес Самохин.

— И не один раз, — заверил Евлентьев, показывая, что все сказанное Самохиным он хорошо помнит.

— Извини, но я вынужден повторяться.

— Ничего–ничего, не надо извиняться. Ты же о деле хлопочешь, об успехе беспокоишься, о моей безопасности душа у тебя болит.

Самохин посмотрел в глаза Евлентьеву, пытаясь понять — шутит ли тот, куражится или все воспринимает всерьез. Так и не придя ни к какому выводу, он тяжело перевел дыхание.

— Ладно, старик… Как–то по–чудному ты стал выражаться.

— Ты тоже слегка изменился, — Евлентьев солидарно похлопал Самохина по коленке. — Ничего, Гена, авось все обойдется.

— Ты куда сейчас?

— Как обычно, домой. Я последнее время стараюсь не светиться на улицах, в общественных местах.

— Это правильно, это хорошо.

Настороженность, опасливость не покидали последнее время Евлентьева ни на секунду. И по сторонам он бдительно оглядывался, и тогда, у придорожной шашлычницы, вдруг обратил внимание на мужика в клетчатой кепке, хотя к этому не было никакого повода, и сейчас вот к каждому слову Самохина он прислушивался с каким–то пристрастием, словно старался услышать в вопросах, в ответах скрытый смысл, увидеть второе дно, которое Самохин тщательно от него скрывал.

Да, они вместе шли на очень рисковое дело, им вместе отвечать, если все вскроется, они связаны одной опасностью, но все–таки, все–таки не покидало Евлентьева ощущение двойственности всего, что происходит. И вот сейчас, стоило Самохину спросить, куда отправится Евлентьев, когда они расстанутся, как сразу что–то заныло, заскребло в его душе. Ведь никогда Самохин не задавал таких вопросов, никогда это не имело для него значения, подобные вопросы вообще считались неуместными. Но Евлентьев сразу, не задумываясь, ответил — домой иду.