Людвиг прохромал к своей двери (к той, за которую заглядывать было нельзя), пошуршал немного в комнате и вернулся с жестяной миской. Ксюха такие только по телевизору видела — в старых советских фильмах про ответственных советских работников, изредка заходящих в огромные советские столовые.

В миску как раз поместились остатки котлет и макарон, а сама миска отправилась в камин и встала там поверх дров.

— Не подгорит? — на всякий случай уточнила Ксюха.

— Не успеет. — Людвиг вытряхнул из пакета термос, салфетки и единственную вилку. И коробку с сокровищами, на всякий случай завёрнутую отдельно, чтобы ничего не выпало.

Вилке внимания досталось больше, чем коробке. Людвиг осторожно покрутил её в руках, внимательно изучил узор, потыкал пальцем в тупые зубцы. Вздохнул.

— Что? — не поняла Ксюха.

— Да ничего, отвык просто.

— Тебе в этой вашей магической тюрьме вилок, что ли, не давали? А есть как же?

— Ложкой. Или руками. Как повезёт. С вилкой, наверное, проще было бы.

У Ксюхи возникло стойкое ощущение, что последнее предложение относилось не к еде. А к чему тогда? Что было бы проще? Заколоть охранника? Нацарапать на стене завещание? Играть на зубцах, как на губной гармошке? Охотиться на тюремных тараканов?

— У вас там тараканы были?

— Я не видел.

— А сколько ты там вообще сидел?

— Не знаю точно. Недели две-три. Я сначала не считал, а под конец запутался, — честно ответил Людвиг, принюхался и потянулся в камин за миской. Обжёгся о металл, зашипел, огляделся в поисках прихватки или полотенца, не нашёл, кое-как натянул на ладони длинные рукава свитера, опять сунулся за миской, подхватил, быстро переставил на пол, снова принюхался, с удивлением уставился на тлеющий рукав, выругался, стянул свитер и потащил его в ванную. Заодно и руку обожжённую холодной водой сполоснул.

Вернулся. Опустился на шкуры. Буркнул что-то неразборчивое.

— Очень больно? — спросила Ксюха.

— Не, ерунда, на мне быстро заживает, — отмахнулся Людвиг и радостно вонзил вилку в котлету. Потом спохватился и протянул её Ксюхе. — Будешь?

— Ешь, голодающее Поволжье. Я потом, если останется. Или дома.

— Спасибо. Что бы я без тебя…

— Страдал бы. И хватит болтать с набитым ртом.

Людвиг послушно заткнулся и занялся едой. Сейчас он ел уже не так торопливо: тщательно всё пережёвывал, облизывал губы и вилку, жмурился, наслаждаясь вкусом (хотя какой там вкус-то, особенно у макарон?) и выглядел совсем по-домашнему.

Казалось, вместе со свитером он избавился от своей обычной ершистости и обнажил прятавшегося внутри милого и спокойного человека. Хотя, скорее всего, дело было не в свитере, а в голоде.

Впрочем, как выяснилось, свитер тоже кое-что скрывал.

Ксюха подсела поближе, стараясь не выдать любопытства, и уставилась на руки Людвига. На предплечья. На покрывающие их татуировки.

На первый взгляд они казались витками колючей проволоки: резкие угловатые линии, иногда заходящие друг на друга, поросшие какими-то не то шипами, не то зубцами. Никакой гармонии или эстетики, только болезненный тревожный хаос.

С трудом верилось, что кто-то в здравом уме набьёт себе такое.

Людвиг, конечно, на совсем уж здравомыслящего не тянул, но всё же подобное казалось слишком даже для него. Разве что во всей этой мешанине узоров был какой-то скрытый смысл.

— Что это значит? — не стала тянуть Ксюха.

Расскажет — хорошо, промолчит — ну и ладно, тоже не страшно. Из красноречивого молчания иногда можно вытянуть гораздо больше информации, чем из многословного объяснения.

— А, это… — сказал Людвиг и замер с недожёванной котлетой во рту. Посидел так немножко, потом проглотил её явно через силу, без прежнего аппетита, и совершенно безжизненным тоном объяснил: — Блокировка магии.

— Ясно, — пробормотала Ксюха, хотя на самом деле ничего ясно не было. Она-то думала, что блокировка — это какое-то заклинание, которое развеялось, как только Людвиг сбежал из тюрьмы. Потому что сейчас он совершенно точно мог колдовать: перемещался в Дом и из него, превращался в собаку… или не превращался (пока не доказано).

А больше он, в общем-то, ничего и не делал.

То есть…

— И она всё ещё работает? Ты совсем не можешь использовать магию?

— Работает. Не могу.

До стадии принятия тут явно было ещё очень далеко. Людвиг смотрел на татуировки так, будто готов был немедленно выжечь их серной кислотой или просто выгрызть из тела, если бы хоть на мгновение поверил, что это его спасёт.

Но, судя по всему, не спасло бы.

Ксюхе стало неловко, потому что она явно наступила на больную мозоль. Очень свежую здоровенную кровавую мозоль, которая может лопнуть от любого прикосновения. И даже без прикосновений рано или поздно наверняка лопнет.

Но удержаться и не потыкать в эту мозоль было совершенно невозможно.