Аза постучал в дверь.

Долгое время спустя открыл ее недовольный хозяин. Вид его был пугающе ужасен – грязнейшая майка свисала с худых плеч, короткие драные подштанники, подвязанные широкой сальной веревкой, не скрывали синих колен, босой и измазанный копотью, он потер заросшее лицо и прокашлялся, от него воняло сгнившими рыбьими потрохами. Хозяин выпучил отекшие глаза и улыбнулся гнилым ртом:

– А! Найденыш! Помню, помню. Чего надо? – мужик почесал ребро отросшими черными ногтями.

– Я решил вас навестить. А хозяйка… ваша дома? – сдержано спросил Аза, и лицо мужика обвисло.

– Нет. Умерла она. – Безрадостно ответил тот. – Заходи, чего стоишь в дверях? – Аза миновал пустой двор, где от ворот до крыльца вместо тропинки лежали три доски, за распахнутыми дверями стояла жуткая темнота. Пахло пылью и плесенью, Аза ударился лбом о перегородку, поддерживающую потолок, и дальше шел, согнувшись вдвое.

Мужик зажег огарок свечи в заплывшем подсвечнике, сам сел на застланную грязным одеялом скамью, Азе указал на дырявое кресло. Хозяин перекинул ногу на ногу, протер лоб беспалой ладонью и медленно заговорил:

– Осенью умерла от «грязевухи». Бились над ней старухи, травами отпаивали, только измучили ее. А она лежала и ждала, когда боль уйдет из груди, стонала ночами, бредила, иссохлася, как загнанная кляча. Однажды попросила меня, чтобы я придушил ее. – Хозяин нервно дернулся. Его обтянутые кожей ключицы от тусклого света из закопченного окна выглядели мертвецкими. – Думал она бредит… А, когда холода ударили, не стало ее. Знаешь, она вспоминала о тебе. Да, жалела, что не оставила тебя тогда здесь. Детей своих мы потеряли, да и какие могут быть дети здесь? Сейчас! А ты ей уж больно приглянулся, прикипела душой к тебе, скучала. А ты вон вырос, возмужал! Пожалуй, на полметра вытянулся, здоровый какой стал!

– Это была опухоль? – прищурился Аза.

Хозяин кивнул.

– Их много было, даже во рту, мать ее дери! Редкий случай, когда человек в наших краях от простуды умирает. Опухоль, конечно. А знаешь, она долгожителем считалась! Сейчас самому старому сорок! Это сосед мой! Тоже слег недавно. Посчитали, что месяц ему остался, шишка раздулась здоровая. Примерно с кошачью голову. Пятый десяток еще за горами, а выглядит, как пень во мху.

– Да, от этого не излечишься. – печально вздохнул Аза.

Они помолчали.

– Ты чего хотел-то? – не поднимая головы, спросил старик.

– На рынок. Обменяю кое-что и уйду. – так же не глядя, ответил Аза.

– Рынок… – неоднозначно протянул мужик. – Продукты что ли нужны? Забери у меня в кладовочке все, что найдешь… Не жили богато… Аккуратней там, на рынке.

В неловкой паузе Аза окинул давящую темноту, старую лавку, крошечное окно и странное подобие печки – сложенные горкой поломанные кирпичи прятали остывшие угли. Старик предложил остаться на ночлег, Аза согласился. Ему определили вторую скамейку, что стояла тут же в темноте, Аза предположил, что это была лежанка покойной хозяйки, он положил под голову свой мешок, мужик задул свечу и улегся на свое место.

– Хорошо, что ты живой, парень. – вдруг захрипел хозяин. – Хорошо, что живой.

Аза ничего не ответил, он дождался храпа хозяина и закрыл глаза.

Утром он нашел хозяина, подвешенного к потолку в пристройке дома, рядом валялась опрокинутая трехногая табуретка. Аза видел такое и раньше, наверно поэтому и не испугался. Обрезал веревку, пытаясь не глядеть в лицо мертвецу, оттащил его на скамейку, стянул петлю с шеи и прикрыл одеялом. Мужчина казался спящим, будто если окликнуть его, он проснется и заговорит. В этот момент из-под одеяла выпала и повисла худая рука, вдруг колени Азы дрогнули, он схватил мешок дрожащей рукой и выбежал из барака.

На улице никого не было, на траве блестела холодная роса, с юга надвигались густые высокие белые облака. Донесся сорванный крик петуха, Аза встрепенулся и бросился бежать без оглядки. На первом перекрестке стояли две женщины, они обернулись на светловолосого юношу и замолчали.

– Здравствуйте, где сегодня рынок будет? – спросил он, женщины с подозрением оглядели Азу с ног до головы. Особенно их заинтересовал его кожаный ремень и высокие сапоги с железными резными пряжками, какие были сейчас не просто раритетом, а редкостью. – Я хочу к обменщику сходить.

Аза хмурясь, похлопал по полному мешку, женщины переглянулись.

– Ты откуда? – спросила одна, пряча в карман руки.

– Я путешествую! Сегодня здесь, завтра там. Так и живу! Так, где рынок-то будет?

– На следующем перекрестке налево сверни, там телеги в ряд стоят, увидишь. – Недовольно бросила женщина.

– Спасибо! – Аза махнул рукой и побежал дальше.

На рассвете рынок только разворачивался. На прилавках, стойках, бочках, голой земле продавцы выкладывали свой небогатый товар, у кого это была рыба, у кого мясо, у кого деревянные игрушки, различное барахло на тип мотков веревок и проводов. Встретилась Азе и невиданная техника, наверняка дожившая до этих лет с незапамятных времен, с кнопками и мониторами, она, конечно же, не работала. На лавку с одеждой он смотреть и не стал, подобного хлама и дома хватает, да таких продавцов вообще недолюбливают, считая их мародёрами и обитателями помоек, несмотря на то, что абсолютно каждый в жизни опробовал этот промысел на себе. Здесь ценилась хорошая обувь, не зависимо от сезона, часто спрашивали лекарства, даже просроченные на десяток лет, пользовалась спросом батарейки и любое топливо, и вообще любые носители энергии.