— Эк, вы махнули, — усмехнулся генерал, — Но даже если это так, то при чём здесь храбрость русских офицеров?

— Вам надо было не записочки и жалобы вышестоящему начальству писать. Должен был найтись человек, который взял бы за горло представителей товарищества и связанных с ними интендантов. Но вы боитесь, потому что знаете об их связи с Непокойчицким, который, в свою очередь, выполняет приказы брата императора, — а генерал-то заелозил под моим гневным взглядом, — Нам просто повезло, ведь ревизорам удалось вскрыть махинации до наступления холодов. Страшно представить последствия, не раскрой мы факты воровства и саботажа. При этом многие генералы и офицеры всё прекрасно знают, но ограничиваются записями в дневниках и редких рапортах. Я считаю это трусостью и подлостью.

— И что? По-вашему, офицеры должны были расстреливать всю эту сволочь? — резко спросил генерал.

— Именно так. Вам бы всё равно ничего не было, кроме увольнения. Ладно расстреливать, но большинство даже не подумало обратиться к представителям ЕИВ канцелярии. Мы у офицеров проходим вроде жандармов и считаемся людьми недостойными. Пусть народ гибнет, но офицерская честь не должна пострадать.

— Вы постоянно говорите о гибели, нестроевых потерях и болезнях. Но ведь всё завершилось хорошо. Чего вам ещё надо? — чую, что более у нас не будет совместных чаепитий с Ганецким.

— По самым примерным подсчётам, от отравлений гнилым зерном в армии умерло тысяча восемьсот человек и ещё более семи тысяч госпитализировано. Из-за сапог с бумажной подошвой более пятисот солдат получили различные травмы ног и также находятся на излечении. Задержка боеприпасов, спровоцированная товариществом, привела к огромным потерям при штурме Плевны, где ощущался снарядный голод. Точное количество жертв я указать не могу, но думаю, речь идёт о тысяче воинов. То же самое касается боя за Систов. Именно вы и подобные вам виновны в невинных жертвах не менее, чем воры и одна высокородная сука, их прикрывающая. Прощайте!

Выхожу на улицу, где всё так же поливает мерзкий дождь, и направляюсь в сторону, выделенного нам здания. Хорошо хоть кому-то пришло в голову положить доски на дорогу и сделать деревянный вариант тротуара. Лагерь жил своей жизнью, вернее, готовился ко сну. Днём здесь кипит жизнь, несмотря на отвратительную погоду.

Жалею ли я, что сорвался и обвинил генерала в трусости и потворстве саботажникам? Точно нет. Именно с молчаливого согласия высшего офицерства и генералитета, часть из которого банально получает долю, происходят подобные явления. У того же Скобелева на закавказском фронте подобных проблем нет. Может потому, что за ним стоит фон Кауфман, который железной рукой пресекает всякие непотребства. И именно поэтому «белый генерал» уже взял Эрзурум, наводя панику на султана и сераль. Даже европейцы, увлечённый франко-испано-американской войной, вдруг зашевелилась, потому что никто не ожидал таких стремительных действий русской армии.

Но меня опять не касаются глобальные события, есть более насущные дела. Послезавтра придётся выезжать в Одессу. Наша работа фактически завершена, бракованные продукты изъяты, логистические процессы находятся под контролем специальных людей из канцелярии и Государственного контроля. Не сказать, что всё работает как часы, ведь обычного русского бардака никто не отменял. Только интенданты получили такого пинка, что бегают как ошпаренные и чуть ли не лично везут горячее питание солдатам на позиции. Утрирую, конечно, но ситуация более или менее нормализовалась.

Ненавижу я эти Балканы! Дороги отвратительные, ещё и разбитые постоянным перемещением больших групп людей и повозок. И этот мерзкий дождь! В сторону Никополя мы выехали, как стало светать. Шагах в пятидесяти двигался небольшой дозор, далее ехали мы с Фредди и основной отряд, позади два наших возка с гражданскими ревизорами и документами. Двигались не особо быстро, хотя дорога на север была пуста. Навстречу нам проезжали редкие повозки, и один раз проскакали десяток казаков, явно патрулирующих территорию.

— Вы не боитесь, что дело закончится совершенно иначе? — Фредди продолжил вчерашний разговор, — Ведь нас могут обвинить в произволе и даже военном мятеже, а главнее виновники выскользнут сухими из воды.

— В России меня давно ничего не удивляет, друг мой, — улыбаюсь, глядя на закутавшегося в плащ немца, постоянно чертыхающегося на дурную погоду, — Но мы целенаправленно выстраивали систему управления нового образца. Уже выросло целое поколение молодых чиновников, которые идут на государственную службу, дабы помогать стране, а не набивать карманы. Да и общественное мнение удалось сильно изменить. Ныне удачливый мздоимец получает свою порцию презрения от прогрессивной публики. К сожалению, отрыжка в виде старых воров, засевших во власти, ещё долго будет мучить организм под названием Россия. Самое отвратительное, что основными ворами являются братья царя. То есть люди фактически неподсудные и разлагающие все наши здравые начинания. Я именно поэтому вскрыл этот нарыв, вызвав на себя гнев многих влиятельных людей, потому что нет иного выхода. И всё сделано не зря. По крайней мере, в беседах с офицерами многие меня хвалили и обещали впредь бить по рукам распоясавшихся мздоимцев. Плохо, что генералитет в массе своей подобных веяний не поддерживает.

— Думаю, вскоре и генералы запоют по-иному, — хохотнул немец, — После таких заголовков в австрийской и французской прессе, многим придётся оправдываться, уходить в отставку и получить бойкот в приличном обществе. Хорошо бы ещё довести часть дел до логического завершения и жестоко покарать виновных. Но здесь я склонен сомневаться. В лучшем случае сдадут несколько пешек из интендантского ведомства, а в худшем всё повесят на жидов. А те, в свою очередь, откупятся наворованными деньгами, получив небольшие сроки.