Шрифт:
II. Случай на таможне
Над Шере — метьево В ноябре третьего — Метеоусловия не те, — Я стою встревоженный, Бледный, но ухоженный, На досмотр таможенный, в хвосте. Стоял сначала — чтоб не нарываться: Ведь я спиртного лишку загрузил, — А впереди шмонали уругвайца. Который контрабанду провозил. Крест на груди в густой шерсти, — Толпа как хором ахнет: «За ноги надо потрясти, — Глядишь — чего и звякнет!» И точно: ниже живота — Смешно, да не до смеха — Висели два литых креста Пятнадцатого века. Ох, как он сетовал: Где закон — нету, мол! Я могу, мол, опоздать на рейс!.. Но Христа распятого В половине пятого Не пустили в Буэнос-Айрес. Мы все-таки мудреем год от года — Распятья нам самим теперь нужны, — Они — богатство нашего народа. Хотя и — пережиток старины. А раньше мы во все края — И надо и не надо — Дарили лики, жития, В окладе, без оклада… Из пыльных ящиков косясь Безропотно, устало, — Искусство древнее от нас, Бывало, и — сплывало. Доктор зуб высверлил. Хоть слезу мистер лил. Но таможник вынул из дупла, Чуть поддев лопатою, — Мраморную статую — Целенькую, только без весла. Общупали заморского барыгу, Который подозрительно притих, — И сразу же нашли в кармане фигу, А в фиге — вместо косточки — триптих. «Зачем вам складень, пассажир? — Купили бы за трешку В «Березке» русский сувенир — Гармонь или матрешку!» «Мир-дружба! Прекратить огонь!» — Попер он как на кассу. Козе — баян, попу — гармонь. Икона — папуасу! Тяжело с истыми Контрабан дистами! Этот, что статуи был лишен, — Малый с подковыркою, — Цыкнул зубом с дыркою. Сплюнул — и уехал в Вашингтон. Как хорошо, что бдительнее стало, — Таможня ищет ценный капитал — Чтоб золотинки с нимба не упало, Чтобы гвоздок с распятья не пропал! Таскают — кто иконостас, Кто крестик, кто иконку, — И веру в Господа от нас Увозят потихоньку. И на поездки в далеко — Навек, бесповоротно — Угодники идут легко, Пророки — неохотно. Реки льют потные! Весь я тут, вот он я — Слабый для таможни интерес, — Правда, возле щиколот Синий крестик выколот, — Но я скажу, что это — Красный Крест. Один мулла триптих запрятал в книги, — Да, контрабанда — это ремесло! Я пальцы сжал в кармане в виде фиги — На всякий случай — чтобы пронесло. Арабы нынче — ну и ну! — Европу поприжали, — Мы в «шестидневную войну» Их очень поддержали, Они к нам ездят неспроста — Задумайтесь об этом! — И возят нашего Христа На встречу с Магометом. …Я пока здесь еще, Здесь мое детище, — Все мое — и дело, и родня! Лики — как товарищи — Смотрят понимающе С почерневших досок на меня. Сейчас, как в вытрезвителе ханыгу, Разденут — стыд и срам — при всех святых, — Найдут в мозгу туман, в кармане фигу. Крест на ноге — и кликнут понятых! Я крест сцарапывал, кляня Судьбу, себя — всё вкупе, — Но тут вступился за меня Ответственный по группе. Сказал он тихо, делово — Такого не обшаришь: Мол, вы не трогайте его, Мол, кроме водки — ничего, — Проверенный товарищ! 1975 Песня о вольных стрелках
Баллада о любви
Песня о двух погибших лебедях
Разбойничья
I. Ошибка вышла
II. Никакой ошибки
На стене висели в рамках бородатые мужчины — Все в очечках на цепочках, по-народному — в пенсне, — Все они открыли что-то, все придумали вакцины, Так что если я не умер — это все по их вине. Мне сказали: «Вы больны», — И меня заколотило, Но сердечное светило Улыбнулось со стены, — Здесь не камера — палата. Здесь не нары, а скамья, Не подследственный, ребята, А исследуемый я! И хотя я весь в недугах, мне не страшно почему-то, — Подмахну давай, не глядя, медицинский протокол! Мне приятен Склифосовский, основатель института, Мне знаком товарищ Боткин — он желтуху изобрел. В положении моем Лишь чудак права качает: Доктор, если осерчает, Так упрячет в «желтый дом». Все зависит в доме оном От тебя от самого: Хочешь — можешь стать Буденным, Хочешь — лошадью его! У меня мозги за разум не заходят — верьте слову, — Задаю вопрос с намеком, то есть лезу на скандал: «Если б Кащенко, к примеру, лег лечиться к Пирогову — Пирогов бы без причины резать Кащенку не стал…» Доктор мой не лыком шит — Он хитер и осторожен: «Да, вы правы, но возможен Ход обратный», — говорит. Вот палата на пять коек. Вот профессор входит в дверь — Тычет пальцем: «Параноик», — И пойди его проверь! Хорошо, что вас, светила, всех повесили на стенку — Я за вами, дорогие, как за каменной стеной: На Вишневского надеюсь, уповаю на Бурденку, — Подтвердят, что не душевно, а духовно я больной! Род мой крепкий — весь в меня, — Правда, прадед был незрячий; Шурин мой — белогорячий, Но ведь шурин — не родня! «Доктор, мы здесь с глазу на глаз — Отвечай же мне, будь скор: Или будет мне диагноз, Или будет приговор?» И врачи, и санитары, и светила все смутились, Заоконное светило закатилось за спиной, И очечки на цепочке как бы влагою покрылись, У отца желтухи щечки вдруг покрылись белизной. И нависло остриё, И поежилась бумага, — Доктор действовал во благо. Жалко — благо не мое, — Но не лист перо стальное — Грудь пронзило как стилет: Мой диагноз — паранойя, Это значит — пара лет! 1975 III. История болезни
Вдруг словно канули во мрак Портреты и врачи. Жар от меня струился как От доменной печи. Я злую ловкость ощутил — Пошел как на таран, — И фельдшер еле защитил Рентгеновский экран. И — горлом кровь, и не уймешь — Залью хоть всю Россию, — И — крик: «На стол его, под нож! Наркоз! Анестезию!» Мне обложили шею льдом — Спешат, рубаху рвут, — Я ухмыляюсь красным ртом, Как на манеже шут. Я сам кричу себе: «Трави! — И напрягаю грудь. — В твоей запекшейся крови Увязнет кто-нибудь!» Я б мог, когда б не глаз да глаз, Всю землю окровавить, — Жаль, что успели медный таз Не вовремя подставить! Уже я свой не слышу крик, Не узнаю сестру, — Вот сладкий газ в меня проник. Как водка поутру. Цветастый саван скрыл и зал И лица докторов, — Но я им все же доказал, Что умственно здоров! Слабею, дергаюсь и вновь Травлю, — но иглы вводят И льют искусственную кровь — Та горлом не выходит. «Хирург, пока не взял наркоз, Ты голову нагни, — Я важных слов не произнес — Послушай, вот они. Взрезайте с богом, помолясь. Тем более бойчей. Что эти строки не про вас, А про других врачей!.. Я лег на сгибе бытия, На полдороге к бездне, — И вся история моя — История болезни. Я был здоров — здоров как бык. Как целых два быка, — Любому встречному в час пик Я мог намять бока. Идешь, бывало, и поёшь. Общаешься с людьми, И вдруг — на стол тебя, под нож, — Допился, черт возьми!..» «Не огорчайтесь, милый друг, — Врач стал чуть-чуть любезней. — Почти у всех людей вокруг — История болезни. Все человечество давно Хронически больно — Со дня творения оно Болеть обречено. Сам первый человек хандрил — Он только это скрыл, — Да и Создатель болен был, Когда наш мир творил. Вы огорчаться не должны — Для вас покой полезней, — Ведь вся история страны — История болезни. У человечества всего — То колики, то рези. — И вся история его — История болезни. Живет больное всё бодрей. Всё злей и бесполезней — И наслаждается своей Историей болезни…»