Запищал мобильный телефон. Приезжий беспокойно огляделся, но из живых существ увидел только курицу, которая не шевелилась.

– Да, - сказал он в трубку, сильно поморщился, выслушав ответ, и прошелестел, как человек, страдающий зубами: - Катя, тебе лечиться надо. У психиатра, ясно?

И больше он уже ничего не говорил, а только молча шагал и думал, что за все на свете надо платить, только такса никогда не известна наперед, не дают торговаться и не устраивают распродажи. Нет, бормотал приезжий, пересекая широкое, стоящее под паром поле, жить - это... вроде как... Тут он остановился, торопясь достал блокнот и записал прилетевшую формулу: "Жить - все равно что покупать доллары с рук". Улыбнулся евангелической точности написанного и шепнул себе, что становится профи. Следовательно, на одной чаше весов лежали уже вполне приличные и ценные вещи: хорошая, модная профессия, успех и перспектива, а на вторую чашу, чтобы уравновесить благодать, заработанную хребтом и потом, положат... окончания фразы приезжий еще не знал, и предчувствия у него были самые скверные.

У калитки, слегка заваливаясь набок, стоял корявый рябой мужичонок лет сорока с осмысленным, хотя и ничего не выражающим лицом, чумазый и небритый. Он был в огромной потной майке, черных трусах до колен и бос. На мужичонке не осталось сухого места, и густой козлиный дух перекрывал все прочие запахи, какие обыкновенно бывают за городом. Великолепный, решил приезжий, превосходный экземпляр. Главное, чтобы не припадочный, припадочных он боялся.

– День добрый!
– приезжий помахал экземпляру рукой.

– Здравствуйте вам, - тихо ответил экземпляр, не сводя глаз с далекой точки у горизонта и механически одергивая майку. Вид у него был смирный и даже порядочный, багровое от солнца лицо отекло в меру, так что пил он, наверное, меньше других, - сумасшедшие вообще пьют мало, им хватает.

– Тимофей Игнатьевич?
– спросил приезжий.

– Кто вы? Что вам нужно?
– неожиданно громко, как спросонья, вскрикнул Ганечкин, попятившись.

Приезжий взял себя в руки и протянул ему сиреневое редакционное удостоверение.

– Надо же, - как будто успокоился тот, разглядывая пластиковый четырехугольник с хорошо известным всей Москве логотипом, даже слишком хорошо известным.
– Почти инопланетянин.

– Действительно, - приезжий пожал плечами.
– Всего каких-нибудь сто километров...

– Добро пожаловать на планету Земля, - пригласил Ганечкин.
– Вы, наверное, совсем не такой ее себе представляли?

Приезжему вдруг захотелось закончить все поскорее.

– Мне вас рекомендовали, - сказал он.
– По поводу изобретений.

– Ах, Боже мой!
– Ганечкин наконец-то пришел в себя и перепугался.
– А я в таком виде. Тотчас переоденусь, а вы идите в дом, в дом!

Приезжий без энтузиазма прошел в комнату, заваленную книгами и барахлом. Над неубранной постелью висела репродукция Брейгеля Старшего с изображением Вавилонской башни. Он огляделся по сторонам, поежился, сказал только "пс-с-сс" и поставил кофр на стол, припугнув тараканов. Достал бутылку смирновской, копченую колбасу, консервы, чай, сахар, сигареты. Потом диктофон.

– Это вам, - кивнул на продукты.

– Не стоило бы, - сухо сказал Ганечкин, на котором теперь был серый костюм в клетку, недавно травленный от моли, - и не смею отказываться. Гордость в моем положении неуместна. А чем, напомните, вызвал интерес?

Приезжий беззлобно улыбнулся, но сразу понял, что со стороны это выглядит иначе.

– Да вот... пишем о таких, как вы... я закурю, пожалуй... о людях, в общем, необычных, странных, - приезжий подумал, чего бы еще сказать.
– Наших российских кулибиных, - нашлось словцо.
– Ведем рубрику в журнале. Так что надолго не задержу.

Мобильник пискнул, приняв SMS, но приезжий сдержался.

– На всю страну, короче, прославим, - и потянулся к диктофону.

Он мог бы еще добавить, что в столичных журналах сейчас большая мода на дураков - веяние времени.

– Вот оно что!
– Ганечкин просиял и угостился сигаретой Kent. Затем сказал, смущенный: - Имя мое Тимофей Игнатьевич Ганечкин, 42-х лет, холост. Происхожу из здешних крестьян, но к сельскохозяйственным занятиям равнодушен. Тружусь на ниве педагогики в местной школе, преподаю точные науки, в их числе математику, физику, биологию и родной язык. Питаю свободную душевную склонность к философии и изобретательству, - он захлебнулся дорогим незнакомым дымом и долго кашлял, благодарно глядя на приезжего.
– Изобретаю с детства и достиг успехов. Имею авторские свидетельства и могу показать. Обратил на себя внимание журнала "Техника - молодежи", от которого имеется письмо. Ныне же незаслуженно забыт и пребываю в безвременье.

– Что ж так?
– с пониманием спросил приезжий.

– Поскольку питаю философские взгляды на происходящее, - Ганечкин развел руками.
– Что весьма сказывается. Ведь нет ничего проще, нежели изобрести, допустим, какой-нибудь мотор или ветродуйку. Я же пытаюсь предложить нечто ценное в широком творческом смысле.

Приезжий с удовольствием подумал, что монологи сумасшедшего изобретателя лучше всего давать большими кусками без купюр. И сказал при этом:

– Давайте к делу, если можно. Есть у вас что-нибудь вещественное? Или, там, чертежи, схемы?