– Хи-хи-хи! – заливались у Оксаны за спиной – похоже, кого-то очень развлекали ее напрасные метания.

– Весело тебе, дура старая? – заорала Оксана, вертясь на месте как юла: смех был жеманно-девичий, как смеются дамочки в возрасте, старательно делающие вид, что они еще девочки.

Смех сменился негодующим вздохом – за спиной у Оксаны словно что-то пронеслось и… она обнаружила что стоит на коленях у самой границы марева, а Остроумова лезет на проклятый чурбак, будто кто-то невидимый поддержает ее под локти.

– Да я тебя лучше сама убью, Остроумова! – Оксана вскочила… и приложила одноклассницу тетрадками Елизаветы Григорьевны. Бомкнуло, как бывает, когда шмякнешь кого из пацанов книжкой по голове, потерявшая равновесие Остроумова шмякнулась задом на асфальт и растерянно захлопала глазами.

Свисающая с ветки петля начала медленно таять в воздухе.

– Коваленко? Что ты делаешь в моей комна… - Остроумова заозиралась по сторонам, пытаясь понять, где же она.

– Посторонние на площадке! – завопил жеманный голос. – Вы мешаете! Мешаете мне творить! Прочь, прочь!

Конус света, как из киноаппарата, ударил Оксане в лицо. Словно ледяной пятерней толкнули. Оксану отшвырнуло в сторону. Хихиканье зашлось с новой силой.

– Дубль два! – прокричал из пустоты жеманный голосок.

– Не смей! – непонятно кому заорала Оксана, стряхивая завернувшийся на голову школьный фартук.

Остроумова была уже на ногах. Глаза ее снова смотрели куда угодно, но только не в реальность, все также неловко она поковыляла к чурбаку. Над ее головой стала медленно проступать петля.

– А я сказала – стоять! – подскочившая Оксана с искренним наслаждением – когда еще представится случай! – съездила Остроумову тетрадками по физиономии. Девчонку отшвырнуло на мутную стену, прямо в проступающую сквозь марево мрачную толпу оборванных людей под охраной зловещих фигур в черных мундирах. Казалось, толпа шарахнулась от пролетевшей мимо них девушки… и тут же снова сомкнулась – Остроумову выбросило обратно, как от толчка батута.

– Бей Остроумову! – Оксана снова замахнулась тетрадками.

Ветер, визжа, как примадонна, нашедшая в гримерке букет с подписью «Для Вашей прелестной дублерши», налетел, завертел волчком… Острые ногти прошли Оксане по щекам и сомкнулись на шее, у вышитого воротничка школьной формы. Раздался новый пронзительный вопль и невидимые пальцы отдернулись, как обжегшись. Световые конусы хлестали по глазам, ветер рвал волосы, трепал подол. С рычанием вцепился в тетрадки и принялся выдирать их из рук.

– Не тронь, мое! – Оксана прижала тетрадки к груди и повернулась спиной к ветру. И тут же поняла, что это ошибка – вихрь толкал ее в спину, гнал изо всех сил, выпихивал. Обернуться не удавалось. Подошвы заскребли по асфальту, когда Оксана попыталась упереться, но расцвеченная мелькающими картинками стена, отделяющая обычную, реальную улицу, все приближалась. И тогда Оксана сдалась.

– Ладно! Хорошо! Ты сильнее! – прокричала она и тихо добавила. – Я попыталась. Теперь хотя бы ко мне никаких претензий. – и обвисла, перестав сопротивляться напору ветра.

Ветер радостно взвыл… и толкнул ее в спину как бодливый бычок. Расслабившаяся Оксана скользнула вниз, как соскальзывают по ледяной горке – и кубарем покатилась по асфальту. Ветер просвистел над ней, с размаху влепившись в цветное марево картинок на стене – картинки замельтешили, как при ускоренной перемотке пленки. Оксана вскочила – и метнулась между Остроумовой и чурбаком под петлей.

– Сильнее, как же!
– Вышитой манжетой зажала кровоточащую ноздрю. – Не может быть сильнее меня дура, которая тратит силы, чтоб угрохоть… пхе… Остроумову!

Оглушающий стрекот сотен, нет, тысяч киноаппаратов налетел со всех сторон, заставляя с криком зажать уши ладонями. Мутная стена колыхнулась, снова вспыхивая калейдоскопом цветных картинок, а Остроумова потопталась… и принялась обходить неожиданное препятствие, пытаясь подобраться к чурбаку и петле. Оксана метнулась ей наперерез – вновь налетевший ветер стегнул по лицу, как плетью, подбил под коленки. Остроумова попыталась перепрыгнуть через нее – Оксанины пальцы сомкнулись на щиколотке, дернули, Остроумова грохнулась рядом, приложившись лбом об асфальт. Оксана навалилась ей на плечи. Бьющие из цветного марева конусы света скрестились, ловя их обеих в фокус световых кругов, Остроумова отчаянно забилась.

– Тупоумова ты, а не Остроумова – сама в петлю лезешь, аж из трусов выпрыгиваешь! – охаживая ее тетрадками по голове, прохрипела Оксана и заглушая, хотя бы для себя самой, вой ветра и стрекот киноаппаратов, забормотала. – Ты за край, за окоем, не ходи, не ходи…

– Ходи! – передразнил жеманный голосок и Остроумова снова рванулась.

– За последний горизонт не гляди, не гляди…

– Гляди! – пронзительно взвизгнули в ответ, и раскачивающаяся над головой петля стала наливаться силой и какой-то… жизненностью – каждое волоконце можно было разглядеть!