Шрифт:
— Здесь они с мамой живут… на втором этаже… Видишь два окна?
— А мама все болеет? — спросила Инга, глядя в Верино окно.
— Она на войне была санитаркой. Ранило.
— Разве в санитарок стреляют? — Инга недоверчиво посмотрела на свою спутницу.
— Пуля не разбирает, где солдат, где санитар.
— Почему… не разбирает?
— Не знаю… почему, — призналась Вика. — Я ведь на войне не была.
Они стояли молча. Инга все разглядывала окно. Потом обе побрели дальше.
— Понимаешь, людей жалко. Веру и ее мать. И тут еще вчерашняя история…
— Какая история? — спросила Инга.
— На вокзале. Сцена встречи не вышла. Три дубля — в корзину. Вера плакала…
Инга удивленно посмотрела на Вику.
— Она плакала по кино?
— Да не по кино, по жизни. Ревела она с горя! Надо ей помочь.
— Надо, — не сразу сказала Инга.
Вика остановилась и вдруг крепко расцеловала Ингу.
— Ты у меня девка что надо! Я знала, что ты — человек. Мы с тобой будем друзьями на всю жизнь. У меня тоже мамы нет. Я детдомовская… Я не зря новые туфли сносила… Мы им покажем Брусничкину!.. Мы им такую Брусничкину покажем!.. Я им каждый день могу приводить по Брусничкиной!..
10
— Привела Брусничкину? — спросил Павел Карелин, когда на другой день Вика вошла в комнату съемочной группы.
— Нет, — поджав губы, ответила Вика. — У Брусничкиной ангина. Температура тридцать восемь и две.
— Этого еще недоставало! — вскипел Карелин. — Когда она поправится?
— Не скоро, — спокойно ответила Вика. — У нее осложнение.
— У нас осложнение! Что же нам, закрывать картину? Или переходить в простой?
Карелин пятерней вцепился в бородку.
— Все будет в порядке, — сказала Вика. — Она будет сниматься хорошо.
— Кто будет сниматься?
— Инга. Она будет улыбаться. Она поцелует Веру. Она…
— Да откуда ты все это взяла?
— Я же опытный работник. Я же отвечаю за свои слова. Она придет завтра. И все будет в ажуре. Никаких простоев.
— Прямо не кинематограф, а какой-то аттракцион! Где Вера?
И тут в комнату вошла Вера.
— Я согласна сниматься с Ингой, — подтвердила она. — Я передумала насчет Брусничкиной.
Перед большим серым домом, в котором жила Вера с матерью, стояла Инга и все не могла решиться переступить порог. Она смотрела на два окна на втором этаже, словно хотела увидеть, что скрывается за ними.
Так она долго простояла перед подъездом. Пока наконец решилась и надавила плечом тяжелую дверь. Инга поднялась на второй этаж. Постояла на площадке, не зная, в какую дверь звонить.
Позвонила в правую.
Ей открыла девочка.
— Вам кого?
Хотя они были однолетки, девочка-хозяйка обращалась к Инге на «вы».
— Мне Веру… Веру Федоровну.
Девочка измерила Ингу взглядом и сухо сказала:
— Идемте.
Они шли по длинному коридору, и их шаги гулко отзывались под сводами высокого потолка.
Девочка подвела Ингу к двери и сказала:
— Постучите.
Инга постучала. Тихо, робко.
— Кто там скребется? — послышался изнутри хриплый, низкий голос.
— Заходи! — шепнула девочка. — Не бойся!
И открыла перед Ингой дверь.
Инга увидела женщину, которая лежала на кровати. Рядом стоял столик с телефоном, с книгами и бумагами.
Женщина посмотрела на Ингу.
— Здравствуй, красавица! Ты из семьдесят пятой школы?
— Не-ет… Я из седьмой. Из второго «В».
— Тебя вожатая прислала?
— Не-ет, я сама.
— Садись, — приказала женщина.
Инга послушно опустилась на стул, который стоял около постели, и подумала: это и есть санитарка.
— Ты ко мне по какому вопросу? — спросила хозяйка гостью.
— Я не по вопросу, — сказала Инга. — Меня зовут Инга.
— Слышала, слышала, — оживилась мать Веры. — Ты что, пришла жаловаться… на Веру?
— Я не жаловаться… я не ябеда… Но маму же никто не может заменить…
Женщина приподнялась на локте и внимательно посмотрела на Ингу. Потом спросила:
— Давно это… случилось? — Она уже знала всю историю Инги.
— В конце лета, — сказала девочка, опустив глаза.
— Я тебя жалеть не буду. — Верина мама приподнялась на локте. — Я тебе так скажу: держись, девка! Держись!
— Мама тоже говорила: держись! Пусть Вера не сердится… Ей ведь тоже трудно.
— Трудно, — сказала Верина мама, — трудно со мной. Она терпит. Я сама удивляюсь, как она терпит.