Следующие десять дней мы плыли на юг. Нас, заложников, не морили в запертых каютах - мы могли гулять по палубам, любоваться морем и небом, поверять друг другу жалобы и страхи. Нас кормили трижды в день в том же ресторане. Еда была, правда, скромнее, зато музыканты играли с удвоенным вдохновением. Довольно скоро многие из нас свыклись с таким положением вещей, смирились с потерей драгоценностей и денег, но будущее тревожило по-прежнему - куда нас везут? "А куда нас могут везти?
– спокойно и во всеуслышание сказал Дэниел Дарвел за общим ужином, - На Святую Елену, конечно". Хрустальная люстра нежно зазвенела от дружного облегчённого вздоха.

На одиннадцатую ночь плавания нас, пленников, рассадили по шлюпкам и отвезли на пустынный каменистый берег. Лодки вернулись на "Эльбу", которая огласила тёмные воды и влажные скалы долгим гудком, после чего быстро пропала из виду.

Дарвел взбежал на пригорок, включил фонарик и стал подавать какие-то сигналы. Не прошло и двадцати минут, как из темноты донёсся бодрый голос другого судна. Мы разглядели яхту с двумя мачтами и дымоходной трубой.

Начинался рассвет.

"Это ещё жизнь?
– спросил себя Холмс, поднимая кверху и разглядывая ладони - обе раны заживились, - Таков Божий суд?"...

Быстро освободившись от сонной слабости, он встал и поспешил в студию, где схватил со стены смычок, скрипку и начал играть, и играл, покуда не онемели руки и не заныла спина...

Возвращая инструмент на место, Холмс увидел мистера Грея, улыбающегося у стены:

– Вы настоящий виртуоз. Давайте как-нибудь дуэтом, в Ист-Энде.

– Разве что инкогнито, а то ведь - сами понимаете... Где Мориарти?

– Не знаю.

– А что пишут?

– Ничего.

– ... Я бы сейчас что-нибудь съел... А потом... Мне давно пора это сделать - навестить брата.

– В столовой накрывают только в определенные часы, но на кухне всегда есть чем подкрепиться. Пойдёмте.

Они спустились в цокольный этаж и сразу попали в просторную комнату, хоть и с низким потолком. По стенам располагались печи, поваренные верстаки, рукомойники, харчевики и шкафы для посуды, а в центре стоял длинный стол, столь благородного вида, что за ним могла обедать графская семья. Всё было комильфо: белая скатерть, белые свечи в начищенных бронзовых шандалах, удобные мягкие стулья, немецкие, скорее всего. Под ногами и на стенах красовалась восточного типа мозаика из разноцветных камней: лазурита, алебастра, мрамора разных оттенков.

– Садитесь, мистер Холмс, я сейчас чего-нибудь соображу.

– Верхняя столовая выглядит нищенский в сравнении с этой! Верно, тут вы потчуете наиболее почётных гостей.

– Скорее никак не могу отделаться от привычки к абсурдным прихотям. Пока нашёл только хлеб и абрикосовое повидло. А, ещё камамбер и... нет, это дрожжи.

– Хлеба будет достаточно, особенно если найдётся глоток вина. Любого некрепкого. ...... Вот спасибо. .................. Скажите, мистер Грей, у вашего Эжена не было ли брата-близнеца?

– Не помню, чтоб он рассказывал о своей семье. Правда, не иначе как братцем он называл Фрэнсиса, лакея. Бедняга рвал и метал... А что?

– Я видел другого человека... С таким же лицом, но жестоким. И глаза... И ручной скорпион... Его яд, как это ни невероятно, меня и вылечил... Я никак не пойму, насколько они реальны - эти призраки. ... Если вдуматься,... незнания нет. Все знают всё, только им это ни к чему, а я...... Мне пора.

У самого выхода на улицу Холмса догнал Мориарти: "Я с вами!". Он вновь сам позаботился о транспорте, а по дороге рассказывал сон об арбузном дожде, после которого Лондон было не узнать. Розовые ручейки стекали в Темзу, в которой воды не было видно от тысяч плывущих в ней зелёно-полосатых бомб - беднота, веселясь, вылавливала их и уплетала. На мосту стоял кэб. Извозчику проломило череп, его кровь вместе с арбузным соком капала вниз. А лошадь умиротворённо хрупала корками...