— К черту!! Подохнешь тут ни за грош!

— Отдохни, — предложил ему Микулай. — Отдохни, если шибко устал.

— К черту!!

— Отдохнешь и не станешь ругаться. Это ведь с устатку…

— К черту! — опять прокричал Емель. — Я домой пошел, с меня хватит!

На сплаве работали парни послабей Емеля — и голодные, и оборванные. А Емелю не так уж худо жилось, судя по его красным, масленым щекам, и одет он был потеплей других — только у него красовались на ногах непромокаемые свиной выворотки высокие сапоги. В общем, Емелю не грозило первым подохнуть на работе.

— Не хочешь работать, — сказал Микулай, — сиди так, покуривай. А в деревню не пустим.

— Это еще почему?!

— Не дадим позориться. Ты же комсомолец.

— Плевал я! Не удержите!..

Тогда Микулай взбежал на обрывчик, где переобувался Емель, выхватил из его руки сапог, размахнулся и забросил на противоположный берег речки.

— А теперь пойдешь?..

Емель лениво поднялся, опираясь на багор, а потом размахнулся и чуть не всадил острие в живот Микулаю. Тот едва смог увернуться.

Микулай тогда еще не знал, что Емель способен на удары исподтишка. На подлые удары, которых не ждешь.

Микулай и Емель топтались на скользком обрывчике, выдергивая друг у друга багор, и никто из них не уступал, и никто не мог пересилить. Тогда Микулай выхватил топор из-за пояса, ударил по рукоятке багра и перерубил ее пополам.

Емель в тот день остался-таки работать, не ушел в деревню. Но, как поздней выяснилось, обиду не забыл и не простил.

Микулай с отцом косили сено в лугах. Рядом, за кустами ивняка, был покос зареченского мужика Меркура.

Дочка Меркура, Анна, давно Микулаю нравилась. И теперь он поглядывал за кусты, где белела холщовая кофточка Анны, тоже косившей траву, и ждал случая, чтоб подойти и заговорить с девушкой.

Случай, если ищешь его, всегда подвертывается. Отец Микулая отправился выбирать место под будущий стог, а за кустами ивняка, где белела заманчивая кофточка, послышался звон точильного бруска, ширкающего по лезвию косы.

Микулай быстренько пробрался через ивняк:

— Давай наточу!

— Я сама, — смущенно ответила Анна.

— А вдруг я все-таки лучше умею? Не прогадай!

Он зажал косье под мышкой, оно было теплым от ладоней Анны. Под кустами ивняка еще лежала роса, Микулай смочил в ней брусок и принялся точить косу. То на лезвие поглядит, то на стоящую рядышком Анну. Очень она ему нравилась — с узенькими, но округлыми плечиками, ладненькая такая. На лице нежный румянец, и губы как спелая земляника…

По праздникам Микулай, бывало, ходил в зареченскую деревню, видел Анну. Только поближе познакомиться не удавалось, на танцах ее всегда окружали парни из местных. А теперь вот Анна стояла совсем близко, и никто им не мешал переглядываться, посмеиваться, и Микулай не спешил отдавать наточенную косу.

— Носок хорошенько поправлю, — сказал он, продолжая ширкать бруском. А носок давно был как бритва.

— Отец придет, а тебя нету…

— Ну и что?

— Заругается! — поддразнивающе сказала Анна.

— Авось простит. Ты пить не хочешь?

— Хочу.

— Тут есть ключ. Недалеко совсем. Сходим, если меня не боишься.

— А разве ты страшный?

— Нет. Но ты же меня не знаешь… Вдруг испугаешься.

— Я тебя видела на иванов день. Все танцевали, а ты нет… Не умеешь? Даже нашу кадриль?

— Немножко умею.

— Отчего же не танцевал?

— Хотел с тобой, да опередили.

— А ты бы не мешкал!

— Больше не буду, — сказал Микулай. — Уж теперь не замешкаюсь, вот увидишь. Так идем за водой? Вкусная вода, ты такой и не пробовала…

Родник был в овраге, сумрачном и прохладном. Из-под козырька травы выбивалась тоненькая витая струйка и падала в песчаное углубление, похожее на чашу. Песок отсвечивал желтым, и вода казалась прозрачно-янтарной, как свежий июльский мед. По очереди Микулай и Анна наклонялись к этой медовой чаше, пили и все не могли напиться. Вода была замечательная. И у Микулая стучало сердце, когда он видел мокрые полуоткрытые губы Анны.

Потом они выбирались из оврага, и он, помогая Анне, подхватил ее за талию и почувствовал, что холщовая кофточка надета на голое тело; ткань скользнула под его пальцами, он машинально прижал ладони плотней, и тогда Анна обернулась с боязливой, беззащитной улыбкой… У него дыхание оборвалось от ее взгляда.

— Мико-о-ол!.. — сердито звал на лугу отец.

Им пришлось расстаться, ничего не сказав друг другу; но пока Микулай косил, он все поглядывал за ивняк — там светилась, мелькала белая кофточка, будто лебедь кружил над лугом.