– А кисы нас зовут, - восторженно прошептала расхрабрившаяся Катрин.

– Ну и правильно, - согласился Шарло. Дорога была долгой, изобиловавшей множеством лесенок, развилок и переходов. Без кошек они бы десять раз заблудились, но звери уверенно вели их за собой. Наконец повороты и спуски кончились, и брат с сестрой оказались в длиннющем сводчатом коридоре. Он тянулся и тянулся; Шарло начало казаться, что они никогда не выберутся, но дорога пошла вверх, потянуло свежестью и горьковатым запахом осенних костров. Кошки вежливо потерлись о ноги и исчезли.

– Вылезаем.

– А где киски?

– Пошли домой. Нам сюда.

Катрин не спорила, сюда так сюда. Они оказались в каком-то садике, под ногами была мягкая, недавно вскопанная земля.

– Наконец-то!
– Знакомая фигура шагнула навстречу, и только теперь Шарло понял, что на самом деле ему было очень страшно.

2895 год от В.И.

Утро 12-го дня месяца Собаки

АРЦИЯ. ФЕЙ-ВЭЙЯ

Белый плащ вошедшего казался серым от дорожной пыли, глаза же были красными и слезились. Гонец гнал коня всю ночь.

– Ваша Иносенсия! <Обращение к главе циалианского ордена.> Срочные известия из Мунта.

– Как вас зовут?
– Анастазия протянула руку для поцелуя.

– Гийом, Ваша Иносенсия!

– Говори, Гийом! Что погнало тебя в дорогу?

– Да пребудет Ее Иносенсия в радости! Мунтский храм Равноапостольной сожжен грозой! Бланкиссима Шарлотта и большинство сестер погибли.

– Как это произошло?

– Гроза пришла вечером и бушевала всю ночь.

– Дальше.

– Ваша Иносенсия! Над храмом не было дождя. Был черный вихрь, пронизанный молниями. Он прошел по улице Анхеля и обрушился на обитель. Теперь там борозда, как от плуга, запряженного драконом.

– Не стоит упоминать драконов, сын мой. Это отголоски эландской ереси, за которую нечестивцы были наказаны, - голос Ее Иносенсии оставался тихим и мелодичным, - так ты говоришь, что дождя не было?

– Над храмом не было, - уточнил Гийом.
– Если мне будет позволено заметить, то он шел рядом с горящей обителью, но не над ней.

– Ты наблюдательный человек. Что еще? Надеюсь, ты начал с худшей из вестей.

– Станет ли Ее Иносенсия слушать о скоропостижной смерти семейства Бэррот?

– Семейства? Они погибли все?

– Отец, старший сын и его супруга.

– Подробнее.

– С разрешения Ее Иносенсии. Я не был допущен в дом Бэрротов.

– Но что-то ты должен был слышать.

– Рассказывают, канцлер покончил с собой, бросившись в открытое окно. Внизу была решетка в виде перевитых лозой копий. Они очень ею гордились...

– Ты хочешь сказать...

– Да! Копья прошли насквозь.

– А что супруги?

– Их нашли мертвыми в той комнате, откуда выпал старик.

– Виконтесса могла умереть от ужаса, - предположила Анастазия.
– Она не отличалась крепким здоровьем. Отчего ты молчишь?

– Ее Иносенсия не может ошибиться, но я сказал не все. Тот, кто мне рассказал, видел покойных. У обоих были счастливые лица, словно они спали и видели чудесный сон. Мой человек, да простятся мне эти слова, сравнил умерших со святой Евлалией <Святая Евлалия, согласно Книге Книг, долго болела, но не смирялась со своей участью и роптала на бога Святой Кантидий ее вразумил, она возблагодарила Творца за ниспосланные страдания и тут же скончалась со счастливой улыбкой на устах.>. По Мунту идет слух, что капитана гвардии отравили враги короны, его жена оказалась случайной жертвой, а канцлер не мог перенести смерть сына и наследника. Говорят, в древние времена был яд, именуемый "счастливой смертью".

– Хорошо, - кивнула Анастазия, - можешь идти. Я довольна твоей преданностью и твоим благонравием. Сейчас тебя накормят и проведут в комнату для отдыха. Завтра у тебя будет новое поручение.

2895 год от В.И.

18-й день месяца Собаки

АРЦИЯ. МУНТ

В том, что капитана отравили, Андре Паже не сомневался, равно как и в том, кто это сделал. Вилльо. Больше некому, но поди докажи! Бывшую королеву и ее многочисленную родню лейтенант терпеть не мог, но, будучи сыном небогатого нобиля из Ларрэна, своих чувств не выказывал. Элеонора была злопамятна и дружила с бланкиссимой. На месте короля Паже запер бы вредную бабу вместе с братьями и сыновьями от первого брака в Речном Замке. Если уж нельзя их передушить, пусть хоть за решеткой будут, но Александр или был полностью уверен в себе, или же, прости, Святой Эрасти, слеп. Гвардеец надеялся на первое, но боялся второго.

Король офицеру нравился. Тагэре был хорошим воином и славным человеком, не драл три шкуры с провинций, заплатил долги Филиппа, ввел пошлины на ифранские и эллские товары, отчего арцийские ремесленники и мелкопоместное дворянство вздохнули с облегчением, навел порядок на дорогах. За три года Арция подняла голову, но Александр ничуть не возгордился. Он по-прежнему знал в лицо и по имени всех выборных и, что с точки зрения Паже было важнее, всех гвардейцев, был доступен и не делал различия между "своими" и выходцами из провинций, почитавшихся лумэновскими.