Вокруг было множество врагов и множество яств, которые она в своей осторожности так ни разу и не попробовала, так как рядом с ними была смерть, принимавшая облик то оскаленной кошачьей пасти, то капкана, то отравы. Никогда раньше серая не видела столько опасностей и столько сокровищ, но ей не было дела ни до первых, ни до вторых. Главным был Танец, и крыса решительно выбежала на середину зала, встала столбиком, словно намереваясь ударить одной лапкой о другую, резко опустилась на передние ноги - поклонилась и начала! Она кувыркалась, крутила сальто вперед и назад, падала на спину, перебирая в воздухе лапками, хватая себя то за самый длинный в замке хвост, то за усы, и вновь подскакивала на месте, приземлялась, кружилась, падала и вновь поднималась, подбадривая себя писком.

Каждый новый прыжок был выше предыдущего, каждый новый поворот быстрей и изящнее. Крыса танцевала на глазах сотен людей, утратив былой страх, наслаждаясь каждым движением, как лошадь наслаждается бегом, а ласточка полетом. Она не слышала, как завизжала какая-то женщина, не видела, как в дверь вбежали несколько собак. Псы взвыли и попятились, позорно поджав хвосты. Рядом что-то грохнулось и зазвенело. Еще раз... Это было опасно, но крыса забыла то, что было смыслом ее жизни, издав победный писк она подскочила, почти взлетела и свалилась на серые плиты, до конца отдав себя Тому, Кто Уводит За Собой. Удачно брошенный нож сбил в полете уже мертвое тельце.

– Хороший бросок, сигнор, - в голосе капитана стражи Гран-Гийо послышалось с трудом скрываемое облегчение.

– Выйдите все, - Эгон Гран-Гийо был спокоен, но Шарло научился отличать действительное спокойствие от мнимого года в четыре, - все, я сказал.

Клотильда встала и оперлась на руку капитана, Шарло направился вслед за ней. Повиноваться, когда нужно, он умел не хуже баронессы. Они вышли из общей трапезной, прошли через двор и поднялись в комнаты Клотильды. Она явно ничего не понимала, и капитан тоже, а вот Шарло вспомнил, хоть и не сразу. Уроки землеописания всегда были его страстью, а отец, Рафаэль и оргондские родичи задаривали его книгами.

Шарло Тагрэ, ставший Анри Гийо, знал, когда пляшут крысы, но отец никогда не пугал других дурными новостями, и Шарло молча устроился на подоконнике. Вскоре из окон трапезной повалил сизый дымок, дверь открылась, оттуда вышел Эгон и что-то сказал коменданту. Принесли замок, и барон Гран-Гийо собственноручно наложил тяжелый медный брус и повернул ключ. Шарло ждал, что на лестнице вот-вот раздадутся тяжелые шаги, но Эгон Фарни появился на пороге лишь через три четверти оры, он был в новой кожаной одежде и волосы его блестели от воды.

– Дорогая, - вопреки обыкновению, Фарни не поцеловал руку жены, - вам с детьми лучше покинуть Гран-Гийо. Я уже распорядился об эскорте.

– А вы, сударь?
– как всегда на людях Клотильда держалась с мужем подчеркнуто уважительно.

– Я присоединюсь к вам позже. Дела...

– Капитан, - баронесса улыбнулась, - оставьте нас. И отведите Анри и Матильду в их комнаты.

Шарло позволил себя увести, но в спальне оставался ровно столько, сколько требовалось, чтобы открыть окно и выскользнуть на карниз. Приобретенное еще в Эстре умение лазать по крышам мальчик изрядно усовершенствовал сначала в Мунте, а потом и в Гран-Гийо. Кати незачем знать про крысу и капитану тоже, но решать СВОЮ судьбу у себя за спиной он не позволит. Тагэре не бегают от опасности. И Фарни, к слову сказать, тоже.

НЭО РАМИЭРЛЬ

Утренний резкий ветер развевал знамена, гривы коней, плюмажи и плащи воинов, одетых в непривычные, но красивые доспехи. Высокие люди в ярких одеждах тащили осадные лестницы, суетились у катапульт, рядом с которыми горками, как яблоки на лотках зеленщиков, лежали камни и круглые глиняные снаряды. Пожилой вояка распекал десяток молодых, куда-то проскакал хмурый воин, видимо, с донесением или приказом. У шестов, над которыми развевались черные флаги со странными алыми символами, выстроилось несколько человек со здоровенными прямыми дудками, каждая из которых была чуть ли не в рост трубача. Раздался надсадный, резкий вой, из богатого шатра вышел коренастый человек не первой молодости, за которым следовала негустая толпа знатных воинов. Коренастый с трудом взобрался в седло, свита последовала его примеру.

– Не оглядывайся, Аддари, - это прошлое мира, у которого нет настоящего. Нам в город...

Флаги развеваются, а волосы Норгэреля и Аддари - нет. Ветер тоже умер. Осталась лишь пыль и тени, ведущие последний бой, который каждое утро начинается и никогда не закончится.

Город без имени к штурму был готов. Тем, кто укрылся за притихшими могучими стенами, самой страшной опасностью казались копошащиеся внизу враги. Защитники готовились сражаться с ними, а не с разверзшимися небесами.

Солнце поднималось все выше, на небе не было ни облачка. Трое эльфов и лльяма шли сквозь и мимо того, что видели. Мимо полководцев и солдат, мимо коней и катапульт, мимо трубачей, знаменщиков, стрелков, копейщиков, осадных башен, горящих костров, походных кузниц, разряженных жрецов в алом, без сомнения, призывавших громы и молнии на головы засевших в городе нечестивцев...

Нэо невольно вздрогнул, когда сквозь них тяжелым галопом пронесся давешний коренастый и, остановившись перед воротами, властно поднял руку. Прогудели трубы, коренастый что-то выкрикнул на навсегда умолкшем языке. Аддари замедлил шаг, и Норгэрель, поторапливая, тронул друга за плечо. Они не видели, что делают нападающие, но на городской стене появился кто-то с непокрытой головой в белом плаще и встал, скрестив на груди руки.