– Ничего, - Клотильда посмотрела на свои руки, - странно, я думала, уже...

– Уже?

– Язвам уже пора открыться.

– Глупости, - сверкнул глазами Кэрна, - никаких язв! Жоффруа убрался, так что извольте пойти на поправку. До встречи, сигнора, я скоро вернусь.

Ильда молча кивнула, Рито, совершив еще одну глупость, поцеловал женщину в лоб, допил вино и вышел.

Уже совсем рассвело, ветер немилосердно трепал тополя, но Кэрну от него защищал каменный выступ. Мириец немного достоял, держась рукой за тяжелую бронзовую ручку. Все казалось каким-то бредом - хижина в болоте, неожиданное решение вернуться, дура, попросившая сделать ее женщиной, бешеная скачка, вырастающий из заката черный замок, ночная схватка, пустой двор, по которому ветер кружит золу и до срока опавшие листья... Хотелось упасть прямо здесь, на крыльце, и закрыть глаза, в которые словно бросили горсть горячего пепла, но надо было идти, искать Эгона, Шарло, Яфе с Николаем, всех остальных.

Рафаэль отпустил дверь и вышел из укрытия, ветер немедленно швырнул ему в лицо пригоршню какого-то сора, но это было правильно. Ветер в лицо на стороне тех, кто не сдается. Рито пересек двор, завернул за угол и столкнулся с человеком, закутанным в черное. Этого еще не хватало! Еще одна чума? Керна сделал шаг назад, рука сама собой метнулась к кинжалам.

– Во имя Баадука!
– "черный" тоже отступил назад.

– Во имя Проклятого! Яфе!

– Я и впрямь вижу сына твоего отца?
– атэв наклонил голову, но отступил еще на шаг.
– Радость нашей встречи омрачена...

– Да знаю я, чума и все такое прочее. Мне Катрин рассказала.

– Мы просим сильных, чтобы они прикрыли слабых. Ты был в доме нашего хозяина, он еще чист?

– Не так, чтобы... Яфе, что на тебе за тряпки? Так надо? Ты здоров?

– Баадуку угодно, чтобы я проводил к Его Мосту многих и многих. Обычай моего народа требует скрывать свое горе под черным плащом. Милосердный судит приходящих к нему по их последним мыслям и читает о них в сердцах тех, кто остался. Те, кто жил в этой крепости, достойны любви сребровласых девственниц и покорности облачных коней.

– Кто уже умер?
– тихо спросил мириец.

– Из тех, о ком сильнее всех болит твое сердце, никто. С тех пор как мы ушли к больным, мы боялись смотреть на дом, в котором оставили женщин, но сын Эссандера жив. Жив и мой удрученный жестокостью своего бога спутник, но Баадуку вновь потребовались лучшие из лучших. Он счел уместным призвать к себе хозяина крепости.

– Эгон?!

– День и две ночи назад он не смог подняться. Воля Эгона сильнее девяти пар быков, но тело его во власти чумы. Юный Шарлах стал настоящим господином. Когда пришла беда, хозяин хотел его увезти, но сын дея сказал, что Тагэре решают сами, когда уйти и с кем остаться.

– Сандер бы им гордился...

– Сердце Шарлаха - лучшая награда породившему его. Но как ты вернулся и нашел ли ты то, что искал, и где тот, кто называет себя деем жгучей травы и поедающих ее червяков?

– Скорее я нашел то, чего НЕ искал. Теперь мы точно знаем, что Александр жив, свободен и в безопасности. Серпьент нас найдет, когда будет нужно, а сейчас он идет по следам тех, кто пытался навести на Север отвратительные чары.

– Вы нашли спустившего с шести цепей шелудивого Садана, рассыпающего чуму?

– Нет, я о другом, хотя... Как я об этом не подумал! Это не простая чума, Яфе!

– В год Беды все исполнено смысла, - согласился атэв, - но что сестра юного Шарлаха и жена нашего хозяина?

– Катрин здорова. Клотильда больна, но ей лучше, чем можно надеяться.

– Старый Абуна писал, что один из сотни здоровых не подвластен заразе, и два из сотни больных возвращаются с Порога. Да будет Баадук милостив к Эгону и благородной Лоттил. Но что ты будешь делать?

– А что сейчас делал ты?

– Я отдал огню тех, кто ушел ночью, и шел к тем, кому я нужен днем.

– Надеюсь, я тоже пригожусь. Проклятый, я должен увидеть Шарло и сказать ему про отца!

2896 год от В.И.

1-й день месяца Дракона

ОРГОНДА. ПОРОСЯЧИЙ БРОД

Ифранцы попробовали переправиться ниже брода, это было откровенно глупо, но все глупости делятся на две части. Бескорыстные и преследующие какую-то цель. Аршо-Жуай был далеко не прост, и полторы тысячи вояк на жалких деревяшках, полезшие в воду ниже широкой и удобной переправы, могли означать лишь одно - Ипполит боится, или, вернее, опасается. Маршалу нужно знать, что его ждет, когда он влезет в дело всерьез, вот он и играет в поддавки.

Разумеется, бедолаг, плывущих чуть ли не на садовых калитках, к берегу не пропустили ближе, чем на арбалетный выстрел. Сезар был прав, дав в помощь каждому арбалетчику дюжего ополченца, который таскал и устанавливал щит с прорезями для стрельбы и перезаряжал во время боя арбалеты. Вчерашние крестьяне быстро освоили эту нехитрую науку, что и доказали в первом же бою.

Впрочем, долго наблюдать за подвигами стрелков не пришлось. Ифранцы развернули свои бревна и лодчонки и погребли назад. Теперь, надо полагать, маршал ждет ответного угощения. Отчего бы не уважить старого знакомого? Мальвани положил руку на плечо виконту Теровану.