Отстал!

А кто в этом виноват? Те, которые ушли вперед? Нет. Григорий Иванович знает — он сам виноват. Но от этого ему не легче. Правда, как ни казни себя, упущенного уже не наверстаешь. И все-таки больно. Ведь была же возможность учиться. И до войны была, но тогда думалось: еще успеется. А после войны, когда перед ним, кавалером ордена Славы, открылись двери военных училищ, захотелось хотя бы год пожить без треволнений в кругу семьи. Имел он на это право? Как будто имел. Ну, а затем скоропостижно скончалась жена, боязно и жалко было оставлять сыночка на чужих людей. А потом. Потом подошел предельный возраст, и двери учебных заведений закрылись передним навсегда. Конечно, это печально — предельный возраст. Но он не имел права смиряться, а он смирился, не понимая тогда, что тем самым ставит крест на всей своей жизни. И вот только сейчас он это понял и увидел. Ему стало страшно. Врут, что солдату смерть не страшна. Страшна. Но выйти из строя, отстать от своих — это...

Григорий Иванович, крепко стиснув зубы, подавил невольный стон. Его неприятно удивил сострадательный взгляд Екатерины Онисимовны. Неужели она что-нибудь заметила? Наверно, заметила. Но все равно. Он еще будет бороться. Будет...

Григорий Иванович молча кивнул библиотекарше и вышел, захватив с собой книгу «Законы природы».

Хорошо, что потом началось учение в горах. Оказалось, что старшина всем нужен. Дела и заботы приглушили боль. Да и некогда было о себе думать. Только однажды, увидев на командном пункте лектора-лейтенанта, он подумал с беззлобной усмешкой: «Ну и растревожил ты мне душу, очкастенький. Лучше бы я тебе сто раз в городки проиграл».

Но вот Григорий Иванович снова остался один на один с книгой «Законы природы». И опять те же мучения. Законы природы. Нельзя сказать, чтобы Григорий Иванович вовсе о них не знал. Кое-что он знал, не по этой книге и вообще не по книгам, а потому, что, будучи военным, довольно часто общался с природой. Конечно, законы человеческие Григорий Иванович знает намного лучше. И не удивительно: он один из строителей нового советского общества, и в создании его новых, невиданных ранее законов Григорий Иванович в той или иной степени тоже принимал участие.

...Книга раскрыта на главе «Свойства атомов». До сих пор атом был для старшины Петрова только новым оружием. Оно есть у нас, оно есть и у наших врагов — это грозное оружие. Старшина знал о нем то, что ему положено по службе знать. В объеме, необходимом для стрелковой роты. Не больше.

Если понадобится, он может, действуя согласно инструкциям и уставу, повести роту в атаку сразу же после атомного удара по врагу, через зараженную местность. Или наоборот: если понадобится, находясь в обороне, он сможет принять все предусмотренные меры противоатомной защиты.

Но сейчас атом открылся ему другой стороной. Это не только оружие, и не просто оружие — это значительно больше — целый мир. И к тому же недоступный для Григория Ивановича. В насмешку это, что ли, сказано: «Законы природы, изложенные в популярной, общедоступной форме»? Недоступной — так будет вернее. Тут можно заблудиться, в этих законах, как в темном лесу. И чем дальше, тем темнее. «Нет, неправда это, не темнее, а светлее. Только нужно пробиться к тому свету. Пробиться! А что ж! Разве я сдаюсь? Я пробиваюсь. Я хочу пробиться к свету. Хочу...»

Но пробьется ли Григорий Иванович? Кто знает, может, он таки уйдет сначала из армии, а потом и из жизни, не познав того, что хотел познать. Может быть, и так будет. Все-таки упущено время. Все-таки поздно. Тут по стандарту не применишь мудрую пословицу: «Век живи, век учись». Поздно. И для Григория Ивановича поздно. И, к сожалению, не только для него...

Старшина протер уставшие глаза и посмотрел на часы. Скоро наступит новый день. Надо к нему подготовиться. По давней привычке Григорий Иванович никогда не забывает перед сном завести часы и записать на листке бумаги намеченные на завтра дела. У него всегда множество дел. Только успевай поворачиваться. И сейчас список получился длиннющий. Григорий Иванович нахмурился и, подумав, вычеркнул кое-что. Но вдруг на губах его появилась улыбка, и он записал на листке сбоку еще одну строку: «Партийное поручение. Поговорить с Громовым».

— Ничего, старик, не унывай, — сказал он самому себе, аккуратно складывая бумажку. — Пока тебе дают партийные поручения, ты в строю, у тебя есть завтрашний день, у тебя есть будущее. Нет, нет, не унывай, старик. Выше голову.

...И вот прозвучал сигнал «Подъем». Наступил новый день. К делам старшины, намеченным заранее, прибавились дела, возникшие неожиданно. Всего ведь не предусмотришь. А кое-что пришлось отложить. Ничего не поделаешь. Пришлось, например, отложить разговор с Геннадием Громовым, так как утром стало известно, что лейтенант неожиданно исхлопотал у командира полка десятидневный отпуск по «семейным обстоятельствам» и уехал ночным поездом.

Если бы еще вчера утром, когда рота возвращалась с учения, Геннадию Громову сказали, что у него могут появиться какие-то семейные обстоятельства, он бы только посмеялся: «Что вы! И в мыслях у меня подобного нет». И ведь верно, он никогда не думал об этом. Да и о чем было думать? Ведь ничего не случилось. О славной девушке Варе он вспоминал теперь все реже, да и воспоминания эти ничего не будили в его душе: «Варя безусловно очень хорошая девушка. Но что из этого? Мало ли их, хороших, на свете? Да и мыслимо ли жениться в двадцать два года? Лейтенанту?! Это же кошмар... Видел он женатых лейтенантов — для армии они погибшие люди. Почему-то от них пахнет пеленками и еще чем-то детским, и говорят они больше всего о манных кашах и молоке, и хлопочут только о комнате — это предел их мечтаний: своя комната, гнездо для своей подруги, для своего птенца. Какие же это офицеры! Молодой офицер должен быть свободен. Ничто не должно его связывать. Жениться следует, когда уже добьешься положения, когда есть у тебя квартира и нет нужды занимать у холостых товарищей деньги до получки: «Знаешь, семейному человеку нелегко: молоко почему-то вздорожало на рынке, и колясочку купили по случаю... такая удобная...»