Все это безошибочно указывало на то, что отель снят для какого-то совещания, с разумным намерением совместить дело с удовольствием.

Лавровского это мало касалось, он только мельком подумал, что Вадим, видимо, решил использовать свое пребывание здесь для свидания с ним, и это тоже было вполне естественно.

В «рецепсион» ему сообщили, что герр Воронцов его ожидает. Он поднялся в хохпартер и тотчас увидел Вадима, шедшего ему навстречу.

Первым побуждением Евгения Алексеевича было повернуть назад немедленно, сесть за руль своей машины и где-нибудь поодаль от этого места постараться уверить себя, что он видел дурной сон. Потому что только в дурном сне можно было увидеть Вадима Воронцова в том облике, в котором тот ему предстал в салоне хохпартера отеля «Эдем».

Но Вадим, хотя безусловно усмотрел впечатление, произведенное им, и может быть, именно поэтому, поспешно обнял Лавровского и увлек его в свои апартаменты. И уже здесь Лавровский мог рассмотреть его в деталях и даже вдвойне, поскольку фигура его отражалась в зеркальном простенке комнаты.

Он мог рассмотреть и черный мундир, ловко сидевший на все еще статной фигуре Вадима, и красную повязку все с той же свастикой в белом круге, и «спаренные молнии» на петлицах, все знаки различия и отличия штандартенфюрера [1] , на которые Лавровский не бросил бы даже самого мимолетного взгляда, если бы не одно обстоятельство: если бы все это не было надето и нацеплено на русского человека — Вадима Воронцова.

В это мгновение внезапно, словно при вспышке магния, Лавровскому открылась закономерность превращения Воронцова. И одновременно с этим собственное его, Лавровского, прекраснодушие, близорукость и преступное — как он сейчас уже называл его — стремление видеть в Вадиме лишь увлекающегося и в общем безвредного болтуна.

И теперь он уже не мог уйти от решающего разговора. Наступил тот момент, когда ты должен оттолкнуться от берега, на который ступил не по своей воле. Но прежде чем это сделать — высказаться в полную меру.

Вадим немедленно взял инициативу на себя. Рука его слегка дрожала, когда он разлил коньяк в рюмки. Но он не поднял свою, словно сомневаясь в ответном жесте гостя.

— Понимаю, что ты сник, увидев меня в этом обличии… Милый Женя! Тысячи русских людей скоро будут носить серо-зеленую форму вермахта. Добровольно! Сотни уже надели ее. Ну, из пленных, конечно… Русская освободительная армия собирает под свои знамена всех, кто хочет бороться против Советов. И за ними — будущее! Выслушай меня, я не хочу оказывать на тебя никакого давления. Женя, ты — мой друг, и я хочу одного: спасти тебя! Указать тебе путь и цель жизни!..

В этом месте Лавровский неожиданно для себя рассмеялся. Он рассмеялся, конечно, не потому, что слова Вадима звучали для него нелепо и кощунственно, а потому, что вспомнил, кого напоминает ему высокопарная и настырная манера Вадима.

Как-то, еще в Германии, случайно он попал в захолустный локаль, где выступал оратор от нацистов. Его манера ярмарочного зазывалы стала почти государственной формой выражения доктрины нацизма в рейхе.

Вадим продолжал с тем же напором, несомненно уверенный в весомости своих доводов:

— Ты, Женя, стал глубоким провинциалом. Ты стоишь в стороне от движения, в котором просто обязан занять достойное тебя место! Ну подумай, из-за чего бы я ломал копья, если бы искренне не хотел тебе добра… — как-то вдруг по-человечески произнес он и снова, как бы вознесясь под облака, продолжал выспренне и с нажимом: — Что такое РОА? Это русские люди, одетые в немецкую форму, сражающиеся вместе с немцами, рядом с ними, против Советов. Но… мы сохраняем свое лицо, наши воинские соединения действуют самостоятельно…

— Против кого, Вадим? Против русских людей?

Вадим устало пожал плечами:

— Я могу открыть тебе некоторые особенности сегодняшнего этапа войны… То, что большевики называют партизанскими отрядами, а немцы — бандами, получило убийственно-широкое распространение… Тебе я могу сказать, что это реальная подлинная опасность, ставшая на пути продвижения германских войск…

Уже этой весной группа армий «Центр» попала в угрожающее положение из-за деятельности так называемых партизан… Ты — военный человек, Женя… Партизаны — это подорванные мосты, разрушенные коммуникации, гибель техники и живой силы, двигающихся по магистралям к линии фронта… Это угроза электро- и водоснабжению… Наконец, это огромные престижные потери, потому что немцы не могут справиться с движением, тем более в чуждых им лесных местностях…

Вадим говорил, не давая Лавровскому вставить ни слова, словно был так уверен в действии своей речи, что добивался единственно лишь возможности договорить до конца…

— Кто же, если не мы, русские, можем выполнить эту задачу: мы, знающие страну с ее лесами и долами и ее людей? Задачу истребления партизанских банд…

Теперь Лавровский уже стоял на ногах. Почему-то именно эти слова о «стране с ее лесами» поразили его больнее всего остального.

— И ты хочешь, чтобы я участвовал во всем этом, там… в наших лесах и долах… — хрипло не спросил, а утвердил он.