— У себя, Дорис? — спросил Бьюканан, заглянув в кабинет одного из членов нижней палаты и подобострастно взирая на матрону-секретаршу, тоже ветерана здешних мест.

— Через пять минут выезжает, опаздывает на самолёт, Дэнни.

— Вот и замечательно, потому что мне нужно всего две минутки. А остальные три можно использовать для приятной беседы с тобой. Вообще предпочёл бы болтовню с тобой всему на свете. И да благослови Господь Стива, но даже просто смотреть на тебя куда приятнее, дорогая.

Обрюзгшее лицо Дорис расплылось в улыбке.

— Ах ты, льстец эдакий!

И он получал свои две минутки для разговора с конгрессменом Стивом.

Следующую остановку Бьюканан сделал в раздевалке и выяснил, в каких сенатских комитетах будут проходить предварительные обсуждения интересующих его биллей. Комитеты выносили первичное и последующее юридические определения по каждому биллю и совсем уже в редких случаях — сопутствующее определение в зависимости от каждого конкретного билля. Просто узнать, у кого проходит тот или иной билль и какое придаётся ему значение, — над этой головоломкой постоянно бились лоббисты. И в этом тоже Дэнни Бьюканан превосходил всех.

На протяжении всего этого дня Бьюканан, как всегда, оставлял в кабинетах членов палаты свои «памятки». Иными словами — информацию и резюме, и штатные сотрудники должны были познакомить с этими материалами членов палаты. Если возникал вопрос, ему следовало найти ответ или же предоставить эксперта. Все эти встречи Бьюканан завершал привычным вопросом: «Когда заглянуть?» Никакой точной даты никогда не называлось, никто ни разу его не вызывал. Нет, вскоре Бьюканана забудут окончательно и бесповоротно, его место всегда готовы занять сотни других лоббистов, из кожи лезущих вон ради своих клиентов.

Остаток дня Бьюканан занимался с клиентами, которых обычно вела Фейт. Извинялся и невнятно объяснял её отсутствие. А что ещё ему оставалось?

Высказав замечания в связи с семинаром по проблемам голода в мире, он вернулся к себе в кабинет, чтобы сделать ряд телефонных звонков. Бьюканан напоминал штатным сотрудникам о поданных им запросах по голосованию, связывался с несколькими благотворительными организациями, надеясь создать из них коалицию. Договорился пообедать с двумя нужными людьми, забронировал несколько билетов на международные рейсы, в том числе и для визита в Белый дом в январе, где Бьюканан должен был представить президенту нового главу международной организации по защите прав ребёнка. Последнее как нельзя лучше способствовало рекламе деятельности как самого Бьюканана, так и организаций, которые он поддерживал. Они постоянно искали поддержки на самом высоком уровне, среди сильных и знаменитых мира сего. Особенно хорошо удавались такие мероприятия Фейт. Журналистов мало интересовали голодающие дети из далёких стран, но стоит подключить к помощи им какую-нибудь голливудскую суперзвезду, и от них отбоя не будет. Так уж устроена жизнь.

Какое-то время Бьюканан работал над отчётом, связанным с Законом о регистрации иностранных агентов [232] . Эти ежеквартальные отчёты давно стали его головной болью, особенно если учесть, что на каждую страницу следовало ставить специальный штамп конгресса со зловещей надписью: «Иностранная пропаганда». Словно ты был каким-нибудь тайным японским агентом, заброшенным в США и призывающим к свержению американского правительства, а не, как в случае с Дэнни, человеком, продающим душу ради поставок зёрна и сухого молока.

Сделав ещё несколько телефонных звонков, Бьюканан изучил сотни страниц с материалами по брифингу и наконец решил, что на сегодня хватит. Закончился ещё один многотрудный, но вполне обычный день в жизни типичного вашингтонского лоббиста. И больше всего на свете Бьюканану хотелось рухнуть на кровать и спать, спать, что он бы и сделал, но только сегодня не мог позволить себе такой роскоши. Вместо этого Бьюканан отправился в отель в центре города, чтобы присутствовать на очередном мероприятии по созданию очередного фонда. Истинной причиной визита был человек, стоявший в укромном углу с бокалом сухого белого вина и утомлённо взирающий на происходящее. Бьюканан подошёл к нему.

— Судя по выражению лица, ты предпочёл бы напиток покрепче, чем сухое белое вино, — заметил он.

Сенатор Рассел Уорд обернулся, увидел Бьюканана и расплылся в улыбке.

— Как приятно видеть лицо честного человека в этом море порока и беззакония!

— Что, если поменять это место на «Монокль»?

Уорд поставил бокал на столик.

— Лучшее предложение, что я слышал за день.

«Моноклем» назывался старый ресторан на Капитолийском холме со стороны здания сената. Некогда здесь тянулся длинный ряд строений, теперь же остался только «Монокль» и ещё полицейское управление, в здании которого прежде размещался центр по иммиграции и натурализации. Ресторан был любимым местом политиков, лоббистов и разного рода VIP-персон, которые собирались на ленч, обед или же просто приходили выпить.

Метрдотель тепло приветствовал Бьюканана и Уорда, назвал каждого по имени и отвёл к столику в тихом уголке. Декор в ресторане был консервативен, на стенах висели фотографии политиков прошлого и настоящего. Еда подавалась очень хорошая, но люди собирались здесь не ради неё. Они приходили делать бизнес, вести переговоры, ну и ещё для того, чтобы их заметили здесь. Бьюканан и Уорд были тут завсегдатаями.

Они заказали выпивку и погрузились в изучение меню.

Пока Уорд изучал меню, Бьюканан изучал сенатора.