Пятьсот оттенков настроения

Аннотация
  У Серёги Плотникова день рождения, ни сегодня, но скоро. Пол ста два. Кто скажет мало, кто много. Сам себя ощущает как будто и не было этих лет. Сердцебиение застыло где-то на тридцатке. Вес набрал немного, да ведь это само собой.   А сердце стучит, то ровно, то бешено...

У Серёги Плотникова день рождения, ни сегодня, но скоро. Пол ста два. Кто скажет мало, кто много. Сам себя ощущает как будто и не было этих лет. Сердцебиение застыло где-то на тридцатке. Вес набрал немного, да ведь это само собой. А сердце стучит, то ровно, то бешено... ------ Стихи как оттенки настроения, как формула сиюминутного ощущения. Как отпечаток момента времени, как фотография прошлого. И если совпало, то стихи нравятся... Серёга усмехнулся своим мыслям. Поэт-филосов. Четыре исписанных тетради. То нервным, то ровным почерком, то печатно, то веревочно. Наискось и поперек. Как то пересчитал -пятьсот одиннадцать историй про то настоящее которое ушло, про будущее какое не наступит никогда, про работу и жизнь, про любовь... Я летаю так, в облаках своих И на землю спускаться не хочется... Там всё честно, а иное и лубочно-сказочно. Но откровенно, как считал и думал, как ощущал. Совы ухают в болоте:-Угу! Зацепилась тьма на лунном рогу... Всегда со всеми и всегда одинок, сам с собой. Только стихи вырывались наружу как какое-то средневековое кровопускание и становилось легче, а иногда и радостнее. А бывало и нестерпимо грустно. Всяко бывало. Стихи и музыка. Вот это как бутерброд. Легче есть, вкуснее что ли. Музыка это громко сказано, так, стихи на распев. Эх бывало... В электричках, в зажатых тамбурах то стоя, то развалившись на рюкзаках пел своё и чужое с гитарой в обнимку. Пел так, что люди в вагон двери открывали, чтобы лучше слышать. Приятно, что не говори. Но и старался, чтобы не фальшивить. Людей не обманешь, Они всё чувствуют, и ложь и правду. Вспомним колес нескончаемый стук Вспомним перроны и поезда.. Но все проходит, и ощущения, и радость, и боль, и разочарования. Остаются только они-строчки в тетрадях. Серёга помнил их все. И даже когда забывал, потом они приходили опять, в нужный момент. А сейчас он смотрел на них как на осенние желто-красные листья, которые падая под ноги перестают быть чем-то отдельным, а превращаются в сплошной узловатый цветной ковер. Со временем они потускнеют и выцветут. Станут тропинкой, полем, дорогой в лесу, срастутся с окружающим миром и потеряют свою индивидуальность. Они станут всем и ни чем. Он взял в руки гитару, заголосил высоко, надрывно: Разозлилась природа в апреле Вроде было тепло и вот нет Не услышишь веселой капели С неба падает хлопьями снег И на улице холод осенний И дела все идут не с руки Виноваты без всяких сомнений Это нервы всё и сквозняки! На ля-септ-аккорде на пороге показалась жена, тревожно рассматривая Серёгу спросила: -Напился что ли? -Да нет, Маша, почему обязательно напился, вспомнилось что-то... Жена еще постояла немного, пожевала губы и ушла в дом. Петь что-то расхотелось, не сегодня. Серёга выворотил старую ржавую бочку на пустую гряду в которой жёг всякий мусор, побросал в неё тетради со стихами. Немного бензина и сухой картофельной ботвы. Чиркнул спичкой, закурил и поджог бензин. Веселые огоньки запрыгали, зафыркали. Накинулись на сухие стебли с голодным урчанием поглощая и дермантиновые корки тетрадей. Сердце так же ровно билось. Даже обидно. Никому не нужны эти стихи. Ни людям, ни Серёге Плотникову. Всё кончилось так просто. Он представил как многочисленные буквы, слова, строчки и столбики корчились в огне и ничего не почувствовал. Теперь это будет только его. Он помнил их все до одной, знал как себя самого, как свои руки, как своё дыхание... Большая сизая туча передумала моросить дождем и поплыла дальше по небу. Солнце протянуло свои теплые лучики к земле. Зазвонил телефон. Серёга с удивлением увидел кто звонит и ответил: -О, привет Москва! Вовка, столичная штучка, вспомнил о провинции? Рад тебя слышать... На удивление чистый и близкий голос Володьки Сперанского, институтского товарища, донёс: -Серёга, привет! Я ведь по делу, думаю тебе понравится. Познакомился я тут по случаю с режиссером, он будет сериал снимать про восьмидесятые, ну там студенты, комсомольцы. Наша молодость, одним словом. Так вот ему нужны песни стройотрядовские, обратился он к композиторам и к авторам и к фондам всяким. А задумка такая, там в каждой серии по четыре песни должно быть. Ну так в контракте прописано. Он туда-сюда, а бюджета не хватает, всякие там авторские права и то и сё, волокита какая-то, я сильно не вникал. Ну я ему твоих несколько песен напел, ему понравилось, то что надо! И он мне такой -бюджет маленький, даже предлагать стыдно. А надо сорок песен, фрагментами и целыми кусками, много, короче. И я ему и говорю, да Серёга знаешь какой парень, он тебе эти песни даром отдаст! Ну, Серега, может я погорячился, отдашь? Серёга Плотников задрал голову к верху, зажмурился на солнце, расплылся в невольной улыбке просто сказал: -Отдам.