Опять лающий кашель.

— Что же, похоже, внешний мир скоро станет слишком интересным местом, чтобы моя семья могла тут оставаться и дальше.

Лиса порылась в инвентаре и протянула мне — не Еве, — что-то, что сперва показалось мне огромным крестом на цепи — священники такое носили, которые часто приходили к нам в детскую онкологию. Но, получив на ладонь тяжелый, шишковатый, пахнущий старым железом объект, я увидел, что это — изъеденный слиток древнего металла, узоры на котором нанесены не человеком, а временем, формой же он больше напоминал кривую звезду, чем крест. Держать его в руке оказалось на удивление неприятно, эта вещь буквально воняла злом. Понимаю, как странно и пафосно это звучит, но от нее словно расходились волны, вызывающие отвращение, печаль и тревогу.

— Мы в расчете, попрыгунчики. Я, Белогрудка из рода Куротасков, свидетельствую, что выплатила свой долг!

— Мы подтверждаем это свидетельство и принимаем эту плату, — сказала Ева, тоже косившаяся на артефакт с неприязнью.

— Хорошо, — лиса откинулась на подушки, и только сейчас стало заметно, насколько ей плохо.- А теперь идите, мне нужно отдохнуть.

— Уважаемые хозяева, позвольте вам выйти вон! — пробормотал Акимыч, спускаясь по лестнице. — Это что же, получается, у нас Сиводушка — Куротаскова? Прикольно! Узнать бы еще ее отчество. Сиводушка Рыжехвостовна Куротаскова! Как из романа прямо.

— Похоже, ты читал очень странные романы.

— Ну что, рванули к настоятелю?

Ева достала свои замечательные серебряные часы.

— Одиннадцатый час вечера. Думаю, сдачу квеста лучше отложить до утра, когда настоятель точно будет на месте. Пока же всем лучше попробовать снова заснуть, чтобы восстановить режим.

— Да мы же, считай, только что проснулись!

— А я бы еще поспал, — сказал Гус и совершенно никого этим не поразил.

Акимыч опять умотал в реал, Ева удалилась в свою спальню, решительно заявив, что ее силы воли достаточно для того, чтобы заснуть, даже если спать не хочется, а я, посидев с Лукасем и послушав его горестные размышления по поводу сгинувших, видимо, навеки в Шанде чемоданов с отличным льняным бельем, сменным костюмом и даже одним комплектом шелкового исподнего, вскоре понял, что имею настоятельную потребность выйти подышать свежим ночным воздухом.

Я брел по Мышастой улице, глядя, как в лунном свете вспыхивают и гаснут глянцевитые листья живых изгородей. Я слышал, как дышит море. Как звенят далекие молоты окраинной кузни, как горько и протяжно вскрикивает неведомая ночная птица. Между пекарней и прачечной начинался крутой спуск по заросшему холму к камням побережья, я дошел до самого низа и сел на большой круглый белый валун, еще хранивший дневное тепло. «Просто жить, — подумал я почему-то. — Как же хорошо просто жить и не таскать в себе котомку непонятного, никому не нужного, бессмысленного и почти беспричинного горя». Похоже, проклятый артефакт знатно испортил мне настроение. И продолжал это делать, лежа в ячейке инвентаря. Нужно было его в инвентарь Акимычу закинуть, тот все равно в реальности.

Решив вышибать клин клином, я снова достал цепь с металлическим огрызком. Нет, я не ошибся. Это — действительно какая-то несусветная дрянь, от которой просто выть хочется.

— Зря ты держишь его голыми руками, — раздался голос Сиводушки. Она стояла на каменной тропе — тоненькая, освещенная голубоватым светом лун. — Лучше надеть сперва перчатки. И не трогать его без надобности.

— Что это вообще такое?

— Просто кусок железа. Но он был когда-то частью рукояти меча, которым умертвили бесчисленное множество живых созданий. В конце концов меч навеки пропитался их страхом, отчаянием и обидой и стал вместилищем боли и позора.

— Мне казалось, героические мечи, наоборот, — это что-то славное… про битвы там, подвиги…

— Я мало знаю про Хохена, — сказала Сиводушка, присаживаясь совсем рядом со мной на валун. — Но того, что я знаю, достаточно, чтобы сомневаться в том, что Хохен был таким уже героем. Он, скорее, был палачом, его посылали усмирять и казнить непокорных, слишком громко роптавших на судьбу. И жалких крестьян, детей и стариков этот меч сразил куда больше, чем славных воинов.

— Откуда он у вас?

— Одна из женщин нашего рода сумела околдовать Хохена и привести его к гибели. Какие-то черные чары, но мне ничего неизвестно про то, как все это произошло. Ты знаешь о Хохене больше, ведь в тебе был его дух.

— Вообще ничего такого уж ужасно противного в этот момент он не делал и не думал. Правда, все время размышлял о том, что он — владыка мира и нужно всех, кто с этим не согласен, убить. Я думал, он — что-то типа короля, а ты говоришь —его «посылали».

— Он и был «что-то типа короля». Но этот король служил кому-то, о ком лучше не говорить ночью.

Я убрал артефакт в инвентарь, и маленькая ладошка Сиводушки легла в мою руку.

Я не совсем понял, как мы очутились в этой пещере и откуда она вообще взялась. Высокий свод ее был проломлен, и столп голубого света мягко освещал густо-зеленые мягчайшие мхи, искрящийся плющ и миниатюрный водопад, тихо журчащий в крохотное озерцо. В высоте кружились светящиеся мотыльки, лишайники на стенах фосфоресцировали, превращая пещеру в изумительно украшенный покой.