Петерсон заглянул в кабинет Якова, но у старого приятеля сидел уже посетитель: элегантный господин в хорошем заграничном костюме с тростью в руке. Сам Петерс читал какую-то бумагу, сидя за столом, и Петерсон не стал его беспокоить, решив разъяснить для себя этот вопрос позже.

Яков же Христофорович читал письмо от жены, оставшейся с дочерью в Лондоне. Она писала по-латышски, обрисовывая свое трудное положение, и рвалась в Москву, к мужу, но нужной суммы на билет у нее пока не набиралось, и она просила Якова, быть может, через этого господина, который любезно взялся переправить ему письмецо, передать ей эти деньги, чтобы она наконец-то могла его обнять, а он приласкать свою дочурку Мэй.

«Этот господин Рели, каковой взялся переправить тебе мою весточку, сказал, что сумеет и нас с дочкой доставить в Москву в несколько дней и совсем без денег, за свой счет, если только ты дашь на то согласие. Ты дай ему такое слово. Мы там тебе не помешаем, а, наоборот, поможем и по части уборки, обедов и стирки. Маленькая Мэй мне во всем уже помогает, и мы с ней устроим уютное гнездышко, в котором ты не будешь знать никаких забот…»

Петерс дочитал письмо, отложил его в сторону, не выразив и тени благодарности за доставленную весточку. И Рейли тотчас понял, что напоминание о жене и дочери никакой радости чекисту не принесло, наоборот, он готов был уже забыть о них навсегда, как и обо всем лондонском отрезке своей жизни.

— Как вы их разыскали? — спросил Петерс.

— Разве это сложно? — усмехнулся Рейли. — Дочка очень мила. Она уже совсем взрослая. Я купил ей конфет, и она меня даже поцеловала.

— Я просто не пойму, с какой целью вы все это делали?

— С обыкновенной. Я же собирался ехать в Москву и подумал о людях, которые мне здесь будут помогать.

— Вам нужна моя помощь?

— Несомненно. Я хочу, чтобы мы подружились, начали работать вместе к обоюдной пользе и пользе Латвии, которой вы когда-то хотели помочь. Впрочем, не в этом дело, Яков Христо-форович, — Рейли улыбнулся. Он никак не мог произнести это отчество одним махом. — Совсем не в этом. Я хочу, чтобы мы вместе здесь поработали. — Рейли потрогал кончик носа.

— И что же я должен буду делать? — На лице Петерса возникла еле заметная победная усмешка: столь наглых английских щеголей он еще не встречал.

— Ваши возможности велики. Во-первых, я должен буду знать все возможные акции, которые вдруг вы затеете против меня лично и моих друзей. Мне нужны будут кое-какие пропуска, удостоверения. И вообще…

— Вы знаете, где вы находитесь? — оборвал его Петерс.

— Помилуйте, конечно знаю! — радостно воскликнул Рейли, точно речь шла о чем-то очень приятном.

— А вы знаете, что можете отсюда не выйти? — Петерс взял в руки пропуск, выданный Сиднею, и для убедительности покрутил его в руках.

— А, вы обвините меня в попытке вербовки большевистского чекиста, — улыбнулся Сидней.

— Вы правильно мыслите, — кивнул Петерс.

— Жаль, что вы обо мне ничего не знаете, Яков Христо-фо-рович, очень жаль! Вы бы тогда не употребляли столь скоропалительных угроз, ибо они в нашем с вами разговоре ни к чему. Но вот в отличие от вас я многое знаю о товарище Петерсе, — Рейли многозначительно посмотрел на него.

— Что же вы знаете?

— Я знаю, к примеру, как в 1905 году одного молодого латышского революционера, которого звали Яков, арестовала царская охранка, он стал ее осведомителем и провокатором, как та же охранка направила его в Лондон, где действовала очень боевая группа революционеров, досаждавшая и лондонской полиции. — Рейли отметил, с каким хладнокровием слушал Петерс этот незатейливый рассказ, как его правая рука чуть выдвинула ящик стола, в котором, скорее всего, лежал револьвер. «А ведь пожалуй что и выстрелит», — усмехнулся про себя Сидней и снова потрогал кончик носа. — Молодой революционер Яков тогда не знал, что царская полиция довольно тесно сотрудничала с английской и направила ей донесение о посылке своего провокатора. А в Лондоне членам латышского социал-демократического клуба позарез нужны были деньги, чтобы печатать революционные брошюрки и переправлять их в Ригу. А где взять деньги? Вот они и создали группу боевиков, для того чтобы опустошать ювелирные магазины, банки и почтовые отделения. Помните 1909 год и знаменитый банк «Сидней-стрит»? Заманчивый был проект. Но боевую группу революционеров-взломщиков без труда накрыли трое безоружных полицейских. По вашей наводке, Яков Христо-фо-ро-вич. Но вы тогда быстро сообразили, что если этих боевиков будут судить, то непременно всплывет и ваше имя. И вас найдут. Свои же. На дне моря сыщут и пристрелят. И вы тремя выстрелами уложили полицейских. Благо было темно и вашего появления никто не ожидал. А те полицейские, Яков Христо-фо-ро-вич, были безоружны. И вы это знали.

— Я не знал, — хриплым голосом отозвался Петерс.

— Разве? — Рейли улыбнулся. — Вы знали, дорогой. Потому как эти бобби были из числа наблюдателей, группа захвата должна была прибыть чуть позже, но у троицы нервы не выдержали, им лично хотелось получить награду от банка, вот они и высунулись, а вы их, как птичек, не умеющих летать: чик-чик-чик! И боевиков спасли, и себя. И скрылись. Даже жену бросили с дочкой. Девять лет прошло. Но для документов такого рода это срок небольшой. Они хорошо сохранились…

Рейли вынул сигару и, не спрашивая разрешения, закурил.

Ящик стола был все еще приоткрыт, и Петерс раздумывал, как ему лучше поступить с этим опасным шантажистом. Раздумья касались лишь одного: какой шум поднимется, когда эта история получит огласку. Рейли все же английский подданный, и просто так замять эту историю не удастся.

— Документы эти, конечно же, у меня не с собой, а в надежном месте, да и я лицо здесь в Москве сугубо официальное, направленное Форин офис. Я две недели назад был у Бонч-Бруевича, у Карахана, из его кабинета мы и разговаривали, так что прикройте ваш ящик стола и выбросьте из головы эти глупости! — улыбнулся Рейли. — Я же не мстить сюда вам приехал, а сотрудничать. И, надеюсь, мы неплохо поработаем. Вы же, как всякий разумный человек, способны к компромиссам. В девятьсот пятом вы легко на него пошли и не испытывали угрызений совести. Ведь так?..