— Что они такие трусливые? У нас своих раненых каждый день хватает, да не по одному… — ответил я начальнику.

— Давай езжай, не тяни время, а то ещё кого-нибудь пристрелят — работы у нас прибавится.

Я вышел из кабинета начальника, не зная, с чего начать. Своих дел по городу не перелопатить, а тут в районный центр придётся ехать, да ещё скрытно, как всегда. Настали времена — верить никому нельзя, с жуликами срослись все, образовали ежовый комок — от сотрудников милиции и ФСБ до судей и прокуроров, которые тоже от них не отстают. Приедешь на задержания рэкетиров в районный центр — всем в округе будет известно: у них «в гостях» шестой отдел.

— Валера, готовься — командировка намечается в район, — сказал я коллеге.

Трубин Валера — молодой парень, он был нами выбран из сотен оперов города служить в подразделение, которое стало называться «отдел по борьбе с бандитизмом». Он обладал не только умом и недюжинной физической силой, но и оперативными подходами к преступным группировкам. На него можно положиться в любой ситуации — про таких людей говорят: «своих не сдают». А в нашей работе это — немаловажное дело, ведь посещение нами кабинетов прокуроров — по жалобам на нас со стороны жуликов и их адвокатов, якобы нарушение закона о «вежливом» обращении с гражданами при их задержании — стало обыденным делом для нас.

Главное в нашей работе при беседе с потерпевшими в больнице — не засмеяться, а держать свои эмоции при себе. От постоянных посещений уже имелась с годами наработанная практика. Практически все потерпевшие врут, и узнать правду с первым посещением больного трудно. Они всегда найдут причину, что они ни в чём не виноваты, и ещё назовут сто причин, чтобы сотрудники милиции от них отвязались.

Так всё и произошло. Зайдя в палату, я увидел мужчину средних лет, и по виду и манере поведения понял — «наш брат».

— Давай, рассказывай, дружище, как всё было на самом деле. Только давай договоримся: мы всё равно будем заниматься по твоему ранению. Напишешь ты заявление или не напишешь — ранение тяжёлое, так что по закону мы должны принять меры. Давно от «хозяина» (начальник колонии; это слово используется в лексиконе у людей, побывавших в местах заключения)? — спросил я его.

— А как вы догадались, что я был у «хозяина»? — спросил «больной».

— Во-первых, по твоему поведению. И уж наверно, я перед посещением больницы навёл справки — какой ты на земле занимаешь статус, чем дышишь в своём районном центре Мухосранске, и ещё много чего полезного. Во-вторых, потерпевшим тебя трудно назвать, и непонятно, кто ты по статусу — коммерсант или блатной.

— Со мной уже разговаривали сотрудники из нашего отдела милиции, но я отказался с ними говорить: они не смогут мне помочь, да им это и не нужно. Практически все сотрудники имеют личное подсобное хозяйство, коров, свиней, денег на жизнь у них не хватает, зарплата нищенская. Живут в частных домах, никто рисковать не хочет. Боятся, что могут их сжечь, как и меня — я их понимаю. Сейчас новый дом достраиваю — немного его доделать осталось, да боюсь — и его сожгут…

— Обещать, что твой дом не сожгут, не могу — я не Господь Бог. А вот с жуликами — как я понял, они из Челябинска — разберёмся, если только они единственные твои враги. Может, ещё у тебя есть враги? Ты же сейчас по статусу кто — коммерсант? Если коммерцией занимаешься, то «спросить» с тебя могут, как с коммерсанта, и наши городские жулики: повод для этого есть. Торгуешь — значит, должен отстёгивать в их воровскую кассу, такой закон сейчас у нас в стране. Выдуман не мной — нашим правительством, так что изменить его я не в силах.

— Только пообещайте, что пойдёте до конца, — сказал он. Видно, жизнь у него и так уже на волоске висела: выйдет из больницы — тут же жулики добьют.

— Слушаю внимательно. Только сначала расскажи, как началось ваше «братостояние» с «братвой» из Челябинска, — стал я беседовать с ним, используя в своём лексиконе слова, которыми и нужно общаться с такими вот «потерпевшими и подозреваемыми» в одном лице. Ведь «расскажите, пожалуйста» и «не затруднит ли вас» никак не дойдут до его сердца и печёнки. Он поймёт только привычный ему язык, и ему будет ясно, что перед ним — тот, кто пришёл не языком потрепать, а реально помочь.

— Мы с компаньоном имеем общий бизнес, занимаемся грузоперевозками. Сначала был один КамАЗ, сейчас купили второй — на пару с ним потихоньку рулим. Поначалу всё шло хорошо — в городке нас знают, никто не трогает. Приезжали как-то из Кургана «бродяги» (лицо, придерживающееся воровских законов), так я с ними поговорил и объяснил, что я по жизни «мужик» — был у «хозяина», на жизнь зарабатываю своими руками. Пошли мне навстречу — не обложили данью, видимо, на них подействовала моя прежняя судимость. За хулиганство сидел, да и вид мой не артистический.

«Больной» приподнялся и сел на край кровати.

— Вижу, скоро побежишь. На поправку идёшь?

— Врач сказал — ещё с недельку полежу, и выпишет.

— Давай продолжай! — приободрил я его.

— В Челябинске, где мы берём товар, к нам на продуктовой базе подошли двое молодых парней. Сначала в разговоре с ними ничего такого подозрительного не заметили, хотя сразу надо было догадаться — рэкетиры, нас хотят под свою «крышу» взять. Поначалу спросили — давно ли занимаемся бизнесом, сколько зарабатываем, как гаишники ведут себя на дорогах, какие суммы им отстёгиваем. Обычные повседневные разговоры. Якобы они хотят тоже заняться грузоперевозками. Мы, как лохи, им все карты и выложили. Они тогда нам в открытую говорят — есть ли у нас «крыша»? Ещё добавили — если мы их обманем, что есть «крыша», а её не окажется — из города не выпустят. Врать не стали, сказали — нет, и мы не нуждаемся в ней. А они: «Ждите тогда в гости». Это были их последние слова.