– И что?

– Твой родич бросает тебя в яму, и все спутывается. Может, все-таки объяснишь? Данхар что, посватался к тебе и получил отказ?

– Очень смешно! – гневно процедила Марга, попытавшись отстраниться от рыжего жреца.

– Но согласись, его поступок необычен… Ты куда выше его по положению, ты сестра саарсана! Что ты ему наговорила?

– Да ничего! Пришла к Данхару и приказала отпустить вас, – нехотя ответила накхини.

– Так прямо и приказала?

– Полагаешь, я лгу? – возмутилась она. – Сам сейчас сказал – я сестра саарсана! Конечно, я имею полное право приказывать какому-то маханвиру деревянной крепостишки в диком лесу…

– Похоже, он так не считает.

– Значит, он изменник! – вспылила девушка.

– Тихо, тихо! А то стража решит, что это я изменник. Но поверь, здесь я могу изменить тебе лишь с белками и лисицами…

– Прямо тут – разве с крысами и жуками, – съязвила Марга. – И Данхар из рода Хурз – самый большой здешний крысюк!

Хаста задумчиво поглядел на нее. Сестра Ширама явно недоговаривала. Что же там между ними произошло?

– Мне Данхар, прямо скажем, тоже не понравился, – ответил жрец. – Но будь он самым гнусным из накхов, разве это причина, чтобы бросать в яму свою родственницу?

– Не твое дело, – отрезала накхини. – Я сама с ним разделаюсь.

– Да я уж понял. Но как бы в итоге нам всем здесь не остаться. Боюсь, наша общая могила мало чем поможет твоему брату в поисках Аюра…

– По-твоему, я должна снести такое оскорбление?

– Об одном прошу – не торопись. И перед тем как кого-то покарать, советуйся со мной.

– Вот еще, – фыркнула Марга и крепче приникла к рыжему жрецу.

– Что ты делаешь? – удивился тот.

– Так теплее.

Хаста прижал к себе девушку, положил ей руку на бок, и вдруг его ладонь ощутила что-то влажное и липкое.

– Это что, кровь? – нахмурился жрец.

– Да. Ерунда. Данхар ткнул рукоятью ножа.

– Вовсе не ерунда. В такой промозглой сырости рана легко может загноиться. То, что кажется всего лишь царапиной, убьет тебя не хуже любого вашего оружия.

Марга, недолго помолчав, тихо ответила:

– Если ты подставишь мне плечи, я дотянусь до решетки, соскоблю немного мха, нажую и залеплю им рану.

– Послушай, я ведь жрец. У меня есть при себе целебная мазь, я выхаживал твоего брата. Позволь, я обработаю рану.

Марга задержала дыхание, будто перед прыжком в холодную воду. Затем сдавленно прошептала:

– Хорошо.

Она чуть отодвинулась от него, откинулась к земляной стенке, размотала пояс и приподняла край рубахи. Хоть в яме было почти совсем темно, Хаста ясно разглядел на животе девушки черное пятно с глубокой распухшей ссадиной.

– По-родственному это он, – пробормотал жрец.

– Не напоминай.

Хаста достал из поясной сумки глиняный кувшинчик, вытащил зубами деревянную пробку, полил на пальцы остро пахнущей смесью и легкими движениями начал размазывать лечебное зелье вокруг кровоподтека. Живот накхини был твердый, как дерево. Однако ее кожа показалась Хасте настолько нежной, что он на несколько мгновений забыл, что лечит, а не ласкает. Закончив смазывать рану, он не спешил убрать ладонь. Марга молчала, приникнув к жрецу и положив голову ему на плечо.

– Ну хватит, все, – наконец прошептала она. – Боль уже прошла.

Последний бледный луч солнца дрожал, угасая, на самой кромке подземной темницы. В воздухе одна за другой начали вспыхивать крошечные ледяные искры. Кружась и порхая, они падали с неба и сквозь решетку плавно опускались во тьму ямы.

– А вот и первый снег, – пробормотал Хаста, чувствуя легкие холодные прикосновения к лицу. – Очень вовремя, прямо скажем!

Марга спала рядом, крепко к нему прижавшись. Хасте же не спалось. Анила в яму так и не вернули, что наводило на мрачные мысли. Говоря о «поворковать напоследок», Хаста почти не шутил. Если бы дело ограничилось поимкой очередного самозванца, он бы вывернулся. Но почему Данхар выступил против своих? Избиение и заключение в яму сестры Ширама означало прямое объявление войны саарсану. В этом случае они с Маргой обречены.

Хаста устремил взгляд на пятно света, и его губы зашевелились, еле слышно выпевая строки вечернего славословия Исвархе. В странствиях он часто пренебрегал жреческими обязанностями, и сейчас ему подумалось, что этот закат, возможно, последняя возможность обратиться к божеству, которому он посвятил жизнь. Как знать, может, завтра Господь Солнце узрит лишь бестелесную искру души своего жреца, возносящуюся к небесному престолу…

Понемногу мысли Хасты улетели, а песня, будто сама собой, начала превращаться во что-то совсем иное…