Накануне выходных прошел снег и присыпал зеркало льда. Фигуристов и хоккеистов на катке больше не было. Солнце проглядывало сквозь дымку облаков, но не ослепляло. Мы вышли на берег, было пусто, ни души, кроме нас. Все озеро, от края до края, казавшееся с высоты моего кнопочного роста просто бесконечным, было в нашем распоряжении.

Папа усадил меня на санки, сказал: «Ну, теперь держись крепче»… И-и-и понеслись! Как он меня катал! То разбегался до такой умопомрачительной скорости, что слышался свист ветра, хотя был полный штиль. То вертел санки змейкой, раскачивая меня из стороны в сторону, как мишку косолапого. То, разбежавшись, разворачивал резко санки, чтобы плюхнуть меня в сугроб. То, разогнавшись до гоночной скорости, отпускал меня катиться в бескрайнюю целину озера. И даже вычертил на нетоптаном участке следами и санками какой-то узор.

Накаталась я тогда вдоволь, от души. А потом он поднял меня, засидевшуюся, чтобы я побегала и размялась. И предложил, чтобы теперь я его покатала. Уселся поудобнее на санки, еле в них поместившись и… Поползлось! Катила я его еле-еле, с черепашье-улиточной скоростью.

Пыталась завалить его на бок в снег или поворачивалась к нему лицом и топала задом наперед, постоянно поскальзываясь на льду и плюхаясь мягко с высоты своего короткого роста. Тянула на себя санки и смотрела на папу, а он хохотал во весь голос, запрокидывая голову назад так, что с него постоянно падала пушистая шапка-ушанка с развязавшимися и торчащими хаотично ушами.

Он надевал ее и снова смеялся и помогал мне уронить себя в снег. Я тоже заливалась смехом и падала на него. Мы лежали посреди бескрайнего озера и смеялись-смеялись-смеялись.

Мама готовила дома что-то вкусное и иногда выглядывала в окно посмотреть, как мы катаемся, и тоже смеялась. А было-то им тогда всего по двадцать пять лет. Такие молодые и веселые.

Потом был крошечный каток-пятачок во дворе многоэтажного дома. Его заливали папы-энтузиасты, протянув из окна шланг, который летом использовался для полива, и наливали лужищу в центре двора. Каток получался небольшой, всего несколько метров, но очень популярный среди дворовой малышни.

Было мне тогда лет шесть-семь. Настоящие коньки маленького размера найти было очень трудно, почти нереально, но зато в спортивных магазинах продавались лезвия для коньков. Вот такие лезвия папа прикрутил к моим войлочным волашкам. И я на них самостоятельно училась кататься. А перед этим спускалась в них же с четвертого этажа по лестнице.

Все бы ничего, но волашки были мягкими и ноги в них не стояли жестко, как в фигурных коньках, а шатались в разные стороны с приличной амплитудой. Было это не очень удобно, ноги все время норовили подвернуться, но я все равно упорно каталась, падала и снова каталась, несмотря на трудности. Тяжело в учении, легко в бою!

Потом, когда на дрожащих от усталости ногах я ковыляла домой и поднималась по лестнице на свой небоскреб из последних сил, казалось, что все, больше не пойду. Но нет, назавтра я снова была в строю и снова упорно шла в бой.

Следующий запомнившийся каток находился на школьном стадионе. Это был просто роскошный каток, который заливали несколько зим подряд, как раз на зимних каникулах.

Вдоль катка на беговых дорожках стадиона ставили скамейки, чтобы можно было переобуться или присесть, отдохнуть, а то и перекусить во время катания. Вечером включались прожекторы по периметру стадиона и играла из репродуктора музыка.

Казалось, что все жители поселка были здесь. Это были какие-то катательные народные гуляния. На скамейках располагались чьи-то мамы или даже бабушки, уютно струился пар из разноцветных термосов, и с нетерпением ожидали своего часа бутерброды, заботливо уложенные в корзинки.

У меня теперь были настоящие фигурные коньки «Снегурочка» с зубчиками на носке лезвия, лет десять-одиннадцать жизненного опыта и уверенное умение кататься, закаленное в бою с шатающимися волашками.

На льду катались и взрослые, и дети. Под музыку скользилось очень легко и весело. Мальчишки наматывали круги вокруг стадиона, просто так или наперегонки. Иногда с клюшками наперевес, но без шайбы.

Потому что шайбы, как заколдованные, норовили прилететь в лоб какому-нибудь карапузу. И бдительные мамаши все шайбы быстро конфисковывали. Пацанам, конечно, очень хотелось поиграть в хоккей, но для этого надо было приходить раньше, после обеда, когда каток был пустой, и не было взрослых и малышни.

Тогда они могли наиграться вдоволь, забить «сто милльонов» голов, наспориться и даже подраться. Но мальчишки народ закаленный, выносливый, и, выложившись в хоккейном бою, они приходили откатать еще одну смену, вечернюю, по-стахановски.

А мы, девочки-подружки, катались стайкой, иногда взявшись за руки, щебеча и хохоча при этом без умолку. Некоторые только недавно встали на коньки и неумело ковыляли по льду, пытаясь катиться и непрерывно падая. Таким помогали более опытные товарищи, поддерживая новичка с двух сторон.

А кто уже хорошо умел кататься, старались выдать высший пилотаж олимпийского фигурного катания. Разогнаться несколько метров и, резко притормозив зубчиками лезвия, развернуться в изящном пируэте.

Опять же, разогнавшись для скорости, наклониться вперед, поднять одну ногу назад, раскинуть руки в стороны и парить ласточкой в свободном полете. Или вертеться на месте волчком, что выглядело как потешное неуклюжее топтание рано разбуженного медведя, но нам казалось, что мы кружимся как фигуристки в расшитых блестками нарядах.