Софья сурово смотрит на мать.

Софья. Ну и что. Я больше не могу быть замужем за партией. (Качает головой). А насчет себя я всегда знала… я же работаю с молодежью, я «носитель идей» — при моей профессии у меня никаких перспектив, если я не подам заявление в партию. Так что недалек тот час, когда мне предложат принять окончательное решение. (Она на минуту умолкает). А так этот момент никогда не наступит.

Валентина. Да, ты права, наверное…

Софья. По-моему, в наше время надо просто затаиться и тихо проживать свою жизнь.

Валентина. И поэтому ты выбрала Петра Васильевича.

Софья. Да.

Валентина. Потому что он никчемный, пассивный человек без каких-либо амбиций. Я же вижу. И тебе импонирует его пассивность.

Софья. Для меня в этом его главное достоинство! Что же тут плохого? Особенно после Гриши. Я очень рада, что Петя никуда не лезет.

Валентина. Согласна, в этом есть что-то привлекательное. Но всему же есть предел.

Софья. А ты считаешь, Петя чересчур пассивен?

Валентина. Да он же совершенно безнадежен! (Улыбается). У всех есть какие-то мечты. О том, как все могло бы быть иначе. Мы все мечтаем о чем-то другом. Для тебя — это Петр Васильевич. Ты видишь в нем свое спасение, уход от действительности. Только что будет, когда он станет твоей реальностью, а не избавлением от нее? Твоей жизнью?

Софья. Не знаю.

Валентина. А ты задумывалась…

Софья. Я обо всем задумывалась.

Валентина. Да может, ты его возненавидишь, как сейчас Гришу!

Софья. Нет, что ты.

Валентина. Все, что сейчас тебе кажется таким привлекательным: эти его манеры, то, как он шляпу мнет в руках, его мягкость — когда это станет твоей жизнью, то на поверку может оказаться невыносимым.

Софья. Может быть, не знаю. И никто не знает.

Валентина улыбается.

Валентина. Сейчас у нас все живут только будущим. Или прошлым. Никто не хочет слышать о настоящем. А куда нам девать то, что здесь, сейчас? Ах, Париж! Ах, Петя! Что угодно, лишь бы не то, что имеешь. (Поворачивается к Софье). Когда-то у меня была подруга, которая была влюблена в скрипача. Он был женат, поэтому они могли встречаться только урывками. Она его просто боготворила, ходила на все его концерты в течение трех лет. Дошло до того, что он уже не мог играть, если ее не было в зале. Кстати, впоследствии она мне призналась, что скрипичный репертуар ей показался ужасно ограниченным! Так вот, жена того человека неожиданно умерла, и он тут же к ней примчался сказать, что они, наконец, свободны. И что же? Они продержались всего неделю. Он стал ей уже не нужен. (Пауза). По-моему, это самая грустная из всех известных мне историй.

Валентина пристально смотрит на дочь, и Софья выдерживает ее взгляд.

Скажи, что ты чувствуешь, когда он говорит, что готов за тебя жизнь отдать? Что ты для него — это вопрос жизни и смерти?

Софья. Я…

Валентина. Ты разделяешь эти его чувства?

Софья с минуту колеблется.

Софья. Нет. Но мы разные люди. Я просто люблю его. Люблю за то, какой он есть.

Валентина. А тебе не хотелось бы, чтоб он тебя любил не так безысходно?

Софья. Он меня любит, как умеет.

Валентина. И ты считаешь, это хорошо?

Софья. Ну мама, что ты хочешь, чтобы я сказала? Он очень добр ко мне. Он никогда в жизни не сделает мне подлости. Рядом с ним я всегда отдыхаю. Да, мы не во всем совпадаем. Прежде всего — в том, насколько нуждаемся друг в друге. Но что в этом страшного? Ведь если бы все каждый раз говорили: «Это для меня недостаточно идеально» — то ничего бы никогда не происходило.

Валентина. Да, в этом ты права.

Пауза.

Софья. А какая альтернатива? Я знаю, что ты сейчас думаешь. Но если следовать твоей логике, то что, мы всегда должны все принимать, как есть?

Валентина. Я приняла.

Софья. Знаю. Но почему я должна?

Валентина оборачивается и смотрит на нее, ничего не отвечая.

Мама, ты дашь мне денег?